Липневый зной, жара. Боярский Совет порешил схоронить Государя на другой день после кончины. Голосили церковные хоры, снова мелькала зелёная митра Святейшего, расшитая золотом, с маленьким образком Спасителя и диамантовым крестом на вершине. Серебрились седые усы, седая борода, кустистые седые брови. Диамантовое свечение, скорбь...
Погребение свершилось в стенах Собора Архангела Михаила...
Боярский Совет принял решение: оплакивать Государя один день, а уже на следующий, на Стожарницу, Ефимию и Ольгу, сходиться-сбираться для избрания нового Государя. В ушах посадской черни гуляло волнение: Калгановы, Калгановы, потравители, душегубы. Калгановы гоняли своих гайдуков по боярам — подтвердить прежние договорённости. Отец и сын Милосельские обменивались с кравчим цидулками: откроют ли ворота, пустят ли чернь на двор? Яков Данилович отвечал: Куркина охмурил, всё будет ладненько. Потом Батыршин доставил хозяину лохмотья и вериги. Они укатили на повозке на Грачёв рынок, сыскали там скомороха. Боярин Лихой подробно объяснял глумцу задачу, тот кивал башкой, внимательно слушал; в конце разговора скоморох забрал мешочек-калиту с монетами за труды, прибрал лохмотья и железные вериги.
Хаос царствовал в Стольном Граде. Государь умер. Бояре слонялись по коридорам Детинца, шушукались, обменивались косыми взглядами. Матвей Калганов и князь Никита Милосельский царапались ястребиными глазищами. Князья, особо не таясь, обменивались с кравчим цидулками. Братья Калгановы, казалось, вообще запамятовали о его существовании. На заднем дворе Детинца собирались тесной кучкой десять стремянных сотников, тоже шептались между собой... По центру этого Собрания ярко сверкала огненно-рыжая борода Никифора Колодина, чернела борода сотника Тимофея Жохова, сверкал шмат русой бороды сотника Рубцова. К начальникам подходили пятидесятники, докладывали, получали указы, отходили, снова возвращались.
К вечеру десять стремянных сотников и боярин Лихой уединились в укромном месте заднего двора Детинца, за стрелецким обозом, подалее от ненужных глаз, ушей, носов. Собеседников полукругом прикрыла толпа стрелецких солдат.
Никифор Колодин заговорил:
— Сотники волнуются, Яков Данилович. Неужто Государя... в самом деле стравили Калгановы?
— Нет, Никифор Кузьмич.
— Милосельские?
— А то ж.
— Как случилось такое, Яков Данилович? В хозяйстве твоём бардак торжествует? Как лиходей проник беспрепятственно к царёвой посуде?
— Последние дни всё время норовил кто-то сунуться носом поганым на царскую кухню. Спроси у Тимофея Жохова, давеча там совсем ералаш был. Одну крысу они словили. Да рази уследишь за всеми злодеями?
— Кого вы словили там? — обернулся Колодин к товарищу.
— Крыса из княжеской стаи, — ответил Жохов. — Назвался холопом Василия Милосельского. Надавали ему тумаков, да вышвырнули нюхача на Красивую площадь.
— Так убивцы Царя — князья? — озадачился вожак, терзая ладонью огненно-рыжую бороду.
— Получается так, — произнёс Яков Лихой.
— Тада с ними — вопрос решённый, — прохрипел Никифор Колодин. — А с Калгановыми чего делаем?
— С Калгановыми пущай посадский народ разговаривает, — махнул рукой боярин. — Зачем мешать ремесленникам крутить их горшки, так? У ваших солдат имеются свои игрушки — бердыши вострые. Наточены они зело справно, сотники?
— Не сумлевайся, боярин, — ответил Колодин.
— Перед тем, как сонмище хлынет на двор, — распоряжался Лихой, — солдатам необходимо будет заранее оцепить все подходы к Детинцу. Потом в гости к боярам ходите, зовите на игрище их... Ремесленников не забудьте порадовать. Выкажите своё почтение князьям-лиходеям.
— Сделаем, Яков Данилович. С нами Бог.
— С Богом, служилые.
К концу божьего дня посадский люд был оповещён: с утра сбираться на Грачёвом рынке, у Сретенки, на Ивановском торге. У глашатного круга Грачёвки, как и сговаривались, с самого утра собралась большая толпа ремесленников. Народ волновался. У иных мужиков в мозолистых руках имелись дубины и рогатины. Несколько ухарей захватили с собой сабли и кинжалы. А двое посадских мужей заявились с пищальными ружьями.