— Дениска, ты хочь жахать с ево смогнёшь? — потешались мужики, разглядывая гладкий ствол ружья.
— Был бы порох, — отвечал невозмутимый Денис, похлопывая себя по карману рваного тегиляя.
На большой дубовый пень забрался бойкий малый в синем зипуне.
— Православные! Слух верный ползёт: Государя Калгановы извели. Потихоньку зачинаем к Детинцу двигаться. Бояр к ответу звать надобно.
— Фёдор Косой с братьями точно ли во Дворце? Не по своим ли они хоромам попрятались? — раздался выкрик из толпы.
— Вся троица в Детинце будет. Доподлинно звестно! Боярский Совет готовится Царя нового избирать.
— От сучья шайка! Покойного Осударя тело ещё не остыло, а они ужо торопятся вопрос порешать!
— Доводы то берём с собой, вихрастая башка?
— Служилый люд, попы, дворяне, — голосил синий зипун, — завсегда с доводами ходют. А мы чем хужее их, ась? У кого доводы: сабли, кресты; кинжалы, каменьями унизанные. А у когось: рогатины да дубины!
— И мы найдём сабли!
— И кинжалы имеются! Вон и ружо песчальное с нами!
— Православные! — завопил синий зипун. — Все доводы — в руки! И разом идём к Детинцу, возмездием накроем мздоимцев-воров!
Сонмище заревело в ответ, сотрясло воздух: дубинами, рогатинами и кольями, саблями и кинжалами. Толпа схлынула с Грачёвки, перетекла бурной рекой на улицу и направилась до Красивой площади. По дороге в шальной поток влились два ручья: с Ивановского торга и со Сретенки.
На дворе Детинца уже держали речь двое вельмож: Яков Данилович Лихой и Глеб Куркин. Позади них стояли полукругом стрелецкие солдаты, четверо пятидесятников, двое сотников — нынешнее окружение удалого и худородного боярина Лихого.
— Глеб Ростиславович, вскоре к Детинцу хлынет посадский народец. Надо ворота открыть, как сюда они явятся.
— Яков Данилович, дело ли? Разнесут они в щепки царский Детинец! — растревожился глава Дворцового приказа.
— Со служилыми не забалуют. Видал, славный Глеб, какая силушка за нами идёт? Здесь всё ныне кишит кафтанами красными, — ткнул назад большим пальцем кравчий, указывая на союзников.
— Тем паче, не пойму, — недоумевал Куркин, — зачем черноте врата открывать? Самим себе лишние хлопоты творить?
— Мздоимцев в мышеловку загоним.
— Как же так… убивать? — ахнул знатный боярин.
— Поучать, Глебушка, поучать кичливых.
— Ну как сюда черноту запускать добровольно? Как голове приказа Дворцового мне не приемлемо действие такое.
— Тогда не только с Дворцовым приказом скоро расстанешься, Глеб Ростиславович, а может и с головою! Не откроешь ворота посадским — вместе пойдём кланяться новому Государю, Калганову Фёдору. А там кто его ведает — как оно будет? Успеем поднять ли обратно головушки, ась? — Яков Лихой рассёк десницей знойный воздух. — Топор или сабля башку легко отсекут, можешь не сомневаться. У тебя сколько отпрысков, боярин Куркин?
— Четверо: мал-мала меньше.
— У меня — троица. Дело ли будет их сиротами оставлять? Первые шаги сделали мы. Ты намедни согласию дал делу помочь. Негоже теперя назад возвертаться! Нету назад пути, Глебушка!
— Ты, Яков Данилович, так и не молвил: ради кого мы стараемся?
— Али не сразумел ещё? — рассердился тугоумию знатного боярина худородный вельможа.
— Не сразумел, — потерялся Глеб Куркин.
— Думай, боярин!
Двое этих дворян наружностью обернулись под стать собственным происхождениям. Богатый телом знатный боярин Куркин, и худой телом худородный боярин Лихой. Мало жира в мозгу — зато злости и мужества более. Глеб Ростиславович Куркин настолько обалдел, когда осознал за-ради кого они стараются, что согласился-таки раскрыть заветные ворота перед наступающей толпой черни.
Хаос вселенский, столпотворение. На дворе Дворца объявились две сотни рядовых опричников и четверо старшин. Востроносый Евлампий Телегин привёл сотню опричных бойцов к коновязям, где все места уже давно заняли лошади стремянных сотников и пятидесятников. С криками первых кочетов все девять сотен стремянных стрельцов были у Детинца. Десять коней сотников сверкали своим богатым убранством: добротные сбруи, сёдла из золотистой парчи, такие же золотистые узды. Два десятка коней пятидесятников. Боярских гайдуков с их лошадьми стремянные стрельцы погнали прочь за территорию Дворца. Хамоватые и нагловатые гайдуки безропотно исполнили волю служилых. Тут на дворе объявились опричники и потребовали прав на места у коновязей. Стрельцы не были намерены ни в чём уступать чёрным вра́нам. Старшина Телегин наседал вострым носом на стремянного пятидесятника, требуя освободить места у коновязей. Пятидесятник услал солдата за подмогой. Далеко ходить не потребовалось. Двор нынче кишел червлёными кафтанами стремянных стрельцов, хохма ли: без малого тыщу солдат...