— Яков Данилович, следуй за Фомой Ипатьичем, — строго произнёс наставник. — Твою личность дожидается князь Милосельский.
Колченогий дьяк Колотовкин повёл за собой молодого опричника. Лихой взглянул на его хромую походку и с печальной улыбкой вспомнил, как князь Юрий Милосельский костерил в новгородской земле крепкими словами неуклюжего вояку, что споткнулся о кочку, преследуя по лугу коварных мятежников... Дьяк усадил опричника на колымагу с крытым верхом при дядьке-вознице. Яков усмехнулся: “Я и сам мог на вороном поскакать рядышком, экие почести...”
Колымага тронулась, опричник взглянул на лицо дьяка и почуял холодок в нутре. По дороге молодец вертел головой налево и направо. Запертые на территории Опричного двора, как преступники в остроге, молодые бойцы крайне редко выбирались на улочки столицы... Холодок в нутре Якова загулял ещё отчаянней, когда он сообразил, что колымага, миновав Грачёв рынок и посад... приближалась к Детинцу. Отчётливо виднелись белые стены и овальные бойницы... Яков приметил фигуру стрельца в красном кафтане, замершего в карауле на вершине бастиона.
— Главу Дворцового приказа звать: Ростиславий Глебович Куркин. Запомнил, воитель? — строгим голосом вопросил дьяк Колотовкин.
— Ростиславий Глебович Куркин, — отчеканил опричник. — Экое имя длиннющее, как хвост у звезды-комиды.
— Преглупый репликар завернул, Яков Данилович, — покосился на опричника важный из себя дьяк. — Звезда-комида — примета поганая. Не брякни во Дворце чего подобного, любомудрый ты ащеу́л.
— А можно ли кратко употребить его имя: Ростислав Глебович?
— Можно и Ростислав — разницы нету. Да не забудь Куркину в пояс покланяться. А впрочем: за мной повторяй все движения во Дворце, мы там не только Куркина встретим...
Лихой обратил внимание, как почтенный дьяк, на пути к Детинцу, на его глазах превращался из солидного ворона в крошечную пташечку. Плечи и хребет скукожились, шея вросла в туловище, клюв поник. Смерд никчёмный, а не важнейший приказной человек. Метаморфозы, да...
На Красном Крыльце дьяка Фому Колотовкина и опричника Лихого встретил тот самый глава Дворцового приказа — престарелый боярин Ростислав Глебович Куркин. Поклон вельможе. По коридорам шныряли дельцы-ухари в малиновых кафтанах — дворцовые подьячие. Приметив начальника, малиновый народец склонял голову в кратком поклоне и спешил далее по своим делам. Глубоко в пояс кланялись Куркину прочие встречные: дворцовые бабы из кухни в чёрных и золотистых сарафанах, молодые стольники в белых рубахах, подпоясанные расписными алыми кушаками; хозяйственные девки, тащившие корзины с бельём. Слегка поклониться Ростиславию Куркину умудрился даже мужик с огромной седой бородой, что стоял на самом верху деревянной лестницы и чинил в стене каменную кладку...
“Истинный муравейник…” — мелькнула мысль в голове Якова.
Но вот Куркину и его спутникам встретились на пути двое вельмож, один другого жирнее, наряженные в длиннополые расшитые золотом кафтаны-фе́рязи — бояре из Государева Собрания. У одного на голове имелась высокая меховая горлатка, а у другого — расшитая зелёными и золотистыми нитями шапка-тафья. Толстые пальцы оказались сплошь покрыты драгоценными камнями: яхонты, агаты, смарагды, диаманты... Здесь Куркин и опричный дьяк Колотовкин сами замерли на месте, как подмороженные, сотворили глубокий поклон в пояс. Знать ответила им на приветствие лёгкими кивками шибко благородных голов.
Яков Лихой с удивлением рассматривал высокую горлатную шапку из чернобурой лисицы на голове у вельможи и замедлил с поклоном. Дьяк Колотовкин дёрнул раззяву за рукав кафтана, не разгибая хребта. Опричник одумался и поспешно склонил спину в глубочайшем поклоне. Знатный муж в шапке-тафье пошевелил тонкими пшеничными бровями, как хамоватый рыжий таракан усиками, с неудовольствием разглядывая дерзкого воронца-развисляя. У опричника ёкнуло: “Затянул с поклоном, баля́ба я…”
А когда троица продолжила путешествие по коридорам Детинца, Якову припомнился один разговор при тлеющей свече с ныне покойным подьячим во время шахматной баталии… Колычев размеренно покачал головой, когда опричник Лихой срубил его ферзя, малость времени помолчал, гоняя внутри себя некую мысль, да и выдал replica: “Да уж, Яков Данилович, утекли те времена... Это ныне возгордились собою жабы немерено. Пуп у нас добрый. А бывалоча квакуши млели от страху, когда вороные кафтаны зрели…”
Тревога в душе молодого опричника росла каменной скалой. Яков Данилович совсем растревожился, когда Куркин привёл его к высоким резным дверям, по обеим краям которых стояли двое стрельцов-рынд в белых кафтанах. Вельможа принялся втолковывать герою, как следует входит к кесарю. А в голове худородного дворянина царили сейчас: шум, гам, сумятица. Он сам превратился... не в пташку, нет; в букашку.