— Вольно, робяты, — обратился Никифор Колодин к рындам. — Живо ступайте отседова прочь.
— Прости, Никифор Кузьмич, — залопотал один из рынд. — Только мы не имеем права самовольно покидать караул. Мы указом к Дворцовой страже прикреплены. Боярин Куркин — наш начальник.
— Вот и спешите к Куркину. Он на заднем дворе торчит, только вас дожидается.
Стрельцы-рынды переглянулись.
— Ну же, белокафтанники! — повысил голос Колодин. — Третий раз повторять вам?
— Ребятушки, нас времечко поджимает, — ласковой речью влился в беседу сотник Рубцов. — Станете упорствовать — обоих зарестуем.
Рынды, свесив к низу посольские топорики, убрались прочь от входа в Думную Палату.
— Терещенка! — обратился Колодин к одному из пятидесятников. — Бери двух солдат и сыщите младшего Калганова. Он тут где-то ошивается. Разыщите — немедля на наше крыльцо волоките.
— Сделаем, Никифор Кузьмич.
Пятидесятник и двое солдат убежали по коридору в недра Дворца.
— Первые — граба́стики. Потом — лисы. С Богом, товарищи боевые.
Боярское море волнуется три...
— Кончай базлан!
— Руки тянуть!
— За бороду тебя потяну, половецкая плеха!
— Шаболда!
— Угомонитесь, божевольники!
— Избрание, избрание!
— Вече поганое! Содом и Гоморра...
— Дайте сказать!
— Пойди пропердись!
— Раху́бник!
— Романовский, ну же!
Раз! Дверь Думной Палаты распахнулась... В помещение ворвались незваные гости. Бердыши, червлёные кафтаны, суровые лики, сабли при ножнах, застёжки-петлицы: золочёные, с бахромцой (пятеро сотников); белые застёжки-петлицы (двое пятидесятников). Солда-аты, солдатушки. Стремянные стрельцы. Червлёная тучища расчервонилась.
— Идёт заседание царёва Собрания, — ожил Романовский. — Как вы посмели ворваться сюда, стремянные воины?
— Замолкни, боярин, — захрипел Никифор Колодин. — Теперь наш черёд сказывать. Калгановы, оба! Живо за нами следуйте. Посадский люд вас к ответу зовёт.
“Ходит рыжичек по лесу... Илею́, илею́. Ищет рыжичек рыжее себя…“ Фёдор Калганов вжал жирную хребтину в стену. На пироги с вязигой твои ошмётки пойдут. Матвей Калганов вскочил с лавки. Измена!
Намётанный на турецкие штучки глаз вожака стремянных воителей уже приметил кинжал, сверкавший лезвием на столе.
— Етаган! — рявкнул Колодин, указывая пальцем на оружие.
Дюжий пятидесятник подлетел к столу и захватил кинжал. Матвей Калганов, ощерив рот, полез на стрельцов.
— Отдай, с-смерды!
— Верни ему по лошадиной харе, Харлампий!
Второй пятидесятник, такой же увалень, вышел навстречу знатному боярину и отвесил ему по лицу порцию железного кулака. Потомок мурзы шмякнулся на пол, попытался встать, не вышло; помотал головой. Звон в ушах, скула взвыла острой болью, в глазах пересмешницы-звёзды искрят. Боярство очумело от такого неуважения, оцепенели вельможи... Только князья Милосельские не испугались.
— Скушал, Матвейка, — осклабился Никита Васильевич.
— Стремянные стрельцы, — тихим голосом заговорил Романовский, — почто безобразите? Дерзости изрыгаете, боярину по лицу вдарили, как последнему смерду. Спаситель на стене вопиет над вашим бесчинством! — первый вельможа поднял с резного стула дородную фигуру, тыча своим пальцем на полотнище за пустым Троном.
— Молчи, дядя. Покуда тебя не призвали к ответу.
— Сядь, Романовский! Сядь, Михаил Фёдорович! — приказал сотник Никифор Колодин, играя хриплым гласом на повышение тона.
Романовский и сел.
— По двое волоките ворьё! На крыльцо их, в кружок взять! Жеребцу если надо — ещё вдарьте по морде. Не то ускачет на волю.
Четверо солдат вывели из Думной Палаты Калгановых. Фёдор обвис безвольной тушей; еле сапогами волочил по каменному полу, с тяжкими стонами отправился на Голгофу. Матвей Иванович подёргался жилистым телом, пытаясь сопротивляться, но толку не было. Голова гудела от удара дюжего кулака, воля сковалась. Железная хватка солдатских рук.
Железным напором погоним к желанному счастью!
— Вра́на! — распорядился вожак стремянных стрельцов Колодин. — Осторожнее с ним! Четверо! Кинжал!
Бравая четвёрка попёрла на главу Опричнины. Никита Васильевич в один миг сообразил, что приключилась измена. Молодой князь вскочил с лавки, лязг! Кинжал-квилон вырвался наружу. Василий Милосельский сидел на месте, как дьячок, поехавший разумом, и всё не мог сообразить: стрельцы сейчас шуткуют или это всё... не шутки? Всерьёз или хохма?
— Не дури, Никита! — погрозился Колодин. — Вмиг покрошим, живо бросай оружию на пол!