Ревнители благочестия выбрались из чащи на маленькую полянку. Сенька Коптилин схватился вдруг за живот.
— Яшка, брюхо скрутило — оказия. Сорочинское пшено с мясцом взбунтова-а-лись — мне бы облегчиться.
— Ступай в лес, сыщи травы.
— Ты погоди меня, дру-у-же. Не ходи далече.
— Тут я.
Сенька, охая, заковылял в обратную сторону и нырнул в чащобу...
— Жди меня, Яшк! — раздался выкрик.
Яков Лихой прошёл пару шагов вперёд и уселся мягким местом на бугристый пенёк. Кромешнику стало не по себе. В одиночестве гулять по ночному лесу — скверное занятие.
— Тут такой выворотень — страсть! — раздался из дебрей глухой голос Коптилина. — Слышишь меня, дру-у-же?
Яков задрал голову: на тёмно-фиалковом полотне торчал круглый белесый месяц и искрился диамантовым свечением... Лихой отчётливо увидел, как неподалёку от месяца мелькнул хвост белоснежной звезды-комиды. Принебесное тело пролетело по дуге и растворилось в тёмно-фиалковой пучине. Гулко застенала ночная птица. Выпь?
Внезапно, Лихой учуял человеческие голоса... “Почудилось? Да нет — идёт кто-то... Наши ребята топают?” Воложанский дворянин услыхал скрип веток, хохоток, а далее, как будто визгнула девка.
Яков Данилович разглядел тусклые всполохи огоньков в чащобе. В сердце некто шаловливый звонко ударил в набат. Опричник, забыв обо всём на свете, отбежал к деревьям и схоронился за широким стволом. На опушку выбежала чёртова дюжина крестьян, парни и девки, повесы, с факелочками-лучинами. Девушки были наряжены в соро́чицы, парни — в исподнее бельё. А двое охальников и вовсе бежали в одних штанах. Шайка-лейка, весело гомоня, миновала опушку и скрылась в дебрях...
Яков Лихой выбрался из-за широкого ствола и пустился в погоню за весёлой толпой... Заросли заканчивались — впереди маячил тусклый просвет. Соглядатай замер у крайнего куста и высунул нос из ветвей — разведать обстановку.
Перед взором опричника открылась пречудная картина. По тёмной поверхности небольшой реки, еле покачиваясь, лебедями плыли венки с зажжёнными в них свечками. По колено в воде стояли парни и девки в исподнем белье и омывали лица с великим благоговением. Все молодцы были с оголёнными по пояс телами. Подрагивающая зыбью вода реки волновалась причудливыми бликами света... На берегу пылал костёр рудожёлтыми столпами. Через жа́рник то поодиночке, то парочками, сигали друг за другом развесёлые крестьянские дети. Остальные гуляки кружились неподалёку от огни́ща тремя лихими хороводами. Никто из повес не сидел на месте: всё действо протекало в каком-то волшебном разуда́лом веселье.
“И таких безобидных ветрогонов я должен буду вязать и тащить на расправу фарисеям?”
Жарко... Яков Лихой стянул с головы шапку. Кромешник приметил, что к нему направляется парочка: парень с девкой, прихватившие друг дружку за руки. Яков отступил назад в лесочек и схоронился за могучим стволом высокой сосны. Парочка заскочила в лес и принялась играться в прятки: девка с весёлыми криками удирала от милого преследователя, кружилась и петляла белым пятном между деревьями, а парень догонял её, громко хохоча. Наконец, гуляка настиг девушку и крепко обнял её за плечи. А дева и рада была. Парочка слилась устами в жарком поцелуе. Яков Лихой сглотнул слюну, украдкой наблюдая за возлюбленными. Нацеловавшись всласть, девица слегка отстранила от себя марьяжника, выгнула спину, откинула голову назад и расхохоталась.
— Люба ты мне, Грушенька. Женой моей будешь...
— Ишь ты, расфуфырился селезень, — дразнилась девка.
Ухарь потянул девушку за руку, увлекая её за собой куда-то далее — вдоль берега реки.
— Идём… идём к сену, зазнобушка...
Яков Данилович, разинув рот, отследил, как дролечки скрылись за излучиной берега, направляясь куда-то к сеновалу или спеша к постели из травы под тёплым ночным небом...
Воин швырнул на землю у извилистых корней сосны шапку, а потом принялся суетливо стягивать с себя остальную одежду: подпоясок из телячьей кожи с оружием в ножнах (кинжал и сабля), чёрный кафтан, штаны, сапоги, скрутил со ступней вонючие бязевые обмотки. Опричник остался в белом исподнем белье. Потом Яков с прилежностью сложил скарб аккуратной стопочкой и накрыл его двумя ветвями сосны, которые он содрал со ствола дерева, рассекая до кровавых потёртостей ладони.
Яков Лихой вышел из леса и направился к гуляющим. Поначалу он выглядел тут, как посконная заплата, пришитая к парчовому о́хабню. Семенил, как чумной, кругами, и с любопытством глазел на всё подряд. Кто-то схватил за руку. Яков оглянулся — рыжая девка невысокого роста с густой копной распущенных локонов. Огневолосая озорница увлекла гожего парня за собой... они стали весело плясать в кольце хоровода. Наплясавшись, хоровод разбился и гуляки рассыпались по сторонам — с хохотом и весёлым гомоном.