— Так, — ответил Яков Данилович и украдкой бросил взгляд на красный литовский кафтан-йокулу тестя.
— Твоя стратегия очевидна — глава Посольского приказа. Но тут и загвоздка имеется. Матвей Иванович Калганов — далеко не старик. Вы с ним погодки, считай. Скажу тебе по сердцу, Яков: средний Калганов — весьма толковый муж. Не чета пузырю Федьке старшо́му, царёву зятьку косоглазому. Твой грядущий начальник — ястреб остроклювый.
— Матвей во Дворце часто трапезничает. Не по душе я ему. Много раз уже ловил на себе его колкий взор, будто татарские стрелы мечет по моей скромной личности.
Михайла Сидякин покосился на златоволосую дочь Марфу, которая всё также сидела за столом и подпирала пальцем благородный висок, с большим вниманием прислушиваясь к беседе.
— Стерпится — слюбится, — отрезал Сидякин. — Твоё назначение — воля помазанника. Ergo, вывод: пущай заглотит и не подавится. Совсем худо станет служить: при шахматной битве попросишься посланником в Литву или в Швецию. Всё лучше, чем мясо птицы терзать ножом.
— Я бы поглядела на Литовское княжество! — оживилась Марфа. — И на Шведскую Корону бы взглянула с превеликой радостью.
— Угомонись... Марфа Михайловна, — улыбнулся хозяин дома. — Супружницы посланников завсегда в хоромах сидят. Не мути ты водицу Русского Царства, и без тебя — далеко не прозрачную.
— Ещё чего, — тряхнула рыжими волосами Лихая. — Я, выходит, останусь в хоромах торчать никчёмной балябой, а такого синеглазого сокола отпущу на волю — на великую радость литовским кикиморам? Царю в ноги лично кинусь, а с мужем вместе поеду, слово!
— Дочь моя разлюбезная, — хохотнул боярин Сидякин. — Кто тебя во Дворец пустит, шино́ра?
— Под кафтан Якова схоронюсь.
— Как же ты на матушку стала ныне похожа, Марфа Михайловна, — вздохнул отец. — Только норовом более взбалмошная, визгопряха ты зеленоглазая. Давай, Яков Данилович, пропустим по кубку гишпанского за твои грядущие большие дела.
Хозяин дома стал разливать багряное вино из кувшина по кубкам.
— Лакайте живее, отцы, — поморщилась Марфа. — Нам ещё к себе возвертаться, а скоро сумерки грянут.
Поздним вечером супруги Лихие находились у себя в хоромах — в уютной угловой светёлке. Помещение освещалось тремя серебряными подсвечниками. Створка слюдяного окна была приоткрыта — в светёлку лился прохладный ефир вечернего воздуха. Те́ремная Царица стояла у окна и неспешно перебирала пальцами смарагдовое ожерелье. Хозяин дома сидел на лавке и с любопытством смотрел на украшение в руках супружницы.
— Марфуша, чудно́е у тебя ожерелие: зелёными огоньками балует.
— Дар от покойной бабки.
Марфа обернулась лицом к мужу.
— Яков Данилович, я тоже тот трактат изучала, про стратегию и мето́ды — занятная книжица. Я тебе так скажу, муж: ты по натуре есть — благородный воин, а тебе — в Посольском приказе служить.
— Не благородный воин, а худородный вояка, — сострил муж.
Марфа Лихая пустила мимо ушей остро́ту Якова.
— Не мешало бы тебе, лицедеить научиться… хоть самую малость.
— К чему, Марфа Михайловна? — улыбнулся благородный воин.
— Чтобы мето́ды ловчее вершить, ясно?
— К глумцам что ль податься? — съехидничал Яков.
— Зря скалишься, супруг. Именно это тебе и требуется.
— Марфуш, ты шуткуешь али всерьёз?
— Твои лучистые васильковые очи, муж, не мешало бы разбавить студёной водицей...
На следующее утро дворовый холоп Силантий Козлов, управляя каурой лошадкой, что тянула за собой повозку, укатил от хором прочь. Смерд прибыл на Грачёв рынок, сходил на торг, прикупил там снеди, заглянул в седельный ряд, а потом отправился к глашатному кругу, где всегда крутились скоморохи — здесь было их глуми́лище. Поглазев на и́грища, холоп одарил глумцов копейкой, а затем стал приглядываться к долговязому скомороху-одиночке с густыми космами пшеничных волос, что держал в руке бубен. На шее забавника висела, повязанная тонкой верёвой, козлиная маска с рогами. Лицедей оправдал ожидания холопа. Глумец вышел к посадским и исполнил несколько забористых песен, подыгрывая себе бубном. Чернь покатывалась со смеху, а потом щедро накидала ему серебра в шапку барло́вку. Силантий улучил момент, подошёл к глумцу и стал ему что-то втолковывать... Скоморох немало подивился словам смерда, но когда холоп отсыпал ему в ладонь горсть монет, то его уши заалели, а глаза вспыхнули огоньком.
К вечеру Силантий доставил косматого и долговязого скомороха в имение. Забавник спрыгнул на землю с повозки, расправил сутулые плечи, за которыми висела на спине холщовая котомка, и лихо ударил левой ладонью в бубен. Из терема вышла барыня-орлица в брусничном сарафане. Узрев такую благородную красу, сутулый гость вытаращил очи и склонил хребет в нижайшем поклоне, едва не задев космами редкие травинки в пыли земли.