— А занозу знатным я всё же поставлю. Яков Данилович, слышишь меня?
— Я здесь, великий Царь.
Кесарь обернулся и увидел, что Лихой находится рядом с ним.
— Это ты весьма кстати бухнулся, кравчий.
Государь сделал шаг вперёд.
— Жалую тебе... боярское звание! Отныне ты есмь — благородный дворянин и придворный боярин Лихой Иаков Данилович!
Царь осенил новоиспечённого вельможу троекратным знамением.
— Спаси, Господи, раба твоего и мово, новоявленного боярина — Лихого Иакова Даниловича.
“Вот вам и воложанский карась!” Прыжок, достойный жабы-гиганта. Минуя думного дворянина, окольничего. Сразу — боярин! Где-то вдалеке музыканты вдарили по струнам, песельники заголосили. Славим нашего Господина! Слава! Слава! Хвала боярину, холопу царскому! Сонмище спин согбенных, благовоние елейного масла, церковный хор заглушил голоса песельников. Многая лета, многая лета, многая лета! Головокружение от полёта. Облака белые, дорога кисломолочная...
— Руку тяни мне, боярин.
— Какую, — сглотнул слюну Яков Данилович, — десницу аль шую?
— Что хошь.
Лихой протянул вперёд правую руку. Самодержец спустил со своего пальца диамант и насадил благородный камушек на указательный палец кравчего.
— Ступай... принимай хозяйство. Татищин знает уже.
Царёв кравчий — особая должность. Он завсегда первым пробует блюдо, поданное Государю к столу, лично ему прислуживает. Хоть Царь птицу вкушает, хоть винцо пьёт. Яков Лихой зачастую ложился почивать слегка пьяненьким. Рядом с царёвой кухней у него теперь имелась хоть и небольшая, но личная горница: с топчаном, с двумя резными стульями, столом, подсвечником и письменными принадлежностями. Кравчий — властелин всей снеди, поставляемой во Дворец. Помимо прочих забот, на управе — два десятка стольников. Заместо двух балбесов Догуновых, Яков Лихой принял на службу других дворян: юнца Алёшку Новожилова (расторопного добряка с влажными телячьими глазами, как у позабытого дружка Сеньки Коптилина) и тёзку Якова Чулкова.
Вельможи поскрипели острыми зубами, но со временем свыклись с новым боярином в стае. Всё-таки карась не дьяк в Посольском приказе за шведо-литовским столом; только кравчий — управитель жратвы. И царёв любимец в придачу...
Из всего боярского племени у Якова Даниловича сложились тёплые отношения лишь с одним вельможей. Но по должности это был такой муж, который для кравчего всех прочих жаб собой перевешивал. Старик Ростиславий Куркин, глава Дворцового приказа, перед кончиной успел натаскать на должности дьяка по дворцовым заботам своего сына — молодого боярина Глеба Ростиславовича. С главой Дворцового приказа у кравчего имелись самые тесные взаимоотношения по долгу службы. Глебу Куркину нравился синеглазый карась Лихой, новый царёв кравчий: толковый, бойкий, смирного гонору. Трудиться бок о бок с худородным дворянином проще чем с отпрыском какого-либо знатного петушка. Он занял пост главы Дворцового приказа почти день в день, как стольник Яков Лихой стал кравчим: может и поэтому они столь хорошо сладили. Схожий поворот планиды у ровесников, схожие заботы, схожие нравы...
Так и пробежали семь годов жизни боярина Якова Лихого... Он успел стругануть ещё одного мальчугана и теперь жил на белом свете отцом троих детей: синеглазой красавицы Ксении Яковлевны, старшего сына Фёдора и младшего сынка Борислава. Подклётная Царица разумела, что супруг ничего не забыл за эти суетливые годы: как планида-плутовка поманила однажды его весьма честолюбивый разум заглядом службы в Посольском приказе, их беседу на троих в отцовской горнице (про стратегию и мето́ды), речи супруга про кичливых жаб и закостенелость порядков, про лучину знаний в умах, про благочестие и фарисейство...
Вот, к примеру, любопытная быль, случившаяся в имении боярина Якова Лихого два года назад. Марфа Михайловна с усмешкой поведала супругу презабавную историю: дворовый холоп Митька усвоил грамоту, присутствуя на уроках сынка Фёдора!
Митрий Батыршин — обаятельный вихрастый парнишка с россыпью золотых конопушек на миловидной рожице. Его родители сгинули во время пресловутого чумного нашествия, когда сватовство Якова Лихого к семейству Сидякиных прервалось на осемь месяцев. Хозяин поместья выделил шустрого юнца среди дворовых недорослей и приставил его товарищем и нянькой к сынам. Ныне Митрию Батыршину исполнилось, считай, два десятка годов. Яков Данилович был поражён: его конопатый холоп, расторопный ухарь Митрий Батыршин усвоил грамоту, только присутствуя нянькой и служкой во время учения старшего сына! Боярин усадил вихрастого холопа за стол, макнул перо в чернильницу, потом всучил писа́ло в руку Митьке и велел ему сложить что-нибудь на бумаге. Высунув язык от усердия, конопатый смерд кривыми буквами и неровным почерком накалякал: “азъ есемь холопий сынъ митрий”.