— Стой, — Никита прервал путь девы властным движением руки.
Холопка маненечко напряглась.
— Прощенья прошу, барин. Корзина большущая, только управилась.
— Сыми косынку — так лучше.
Лукерья захлопала в непонимании длинными ресницами.
— Сымай. Ну чего ты, не пужайся.
Крестьянка-красуха стянула платок: на рамена́ обрушились светлым потоком густые пшеничные локоны.
— Грешно, барин, простоволосой мне...
— Грех — не орех, девка. А сдавишь с усердием — и он расколется, — с добродушной улыбкой произнёс Никита Васильевич.
Лукерья Звонкая — не маленькая девчушка, деваха на выданье, и не самая великая дура крестьянского племени. Она разумела: куда и к чему, порой, оно всё котится...
— Барин, Никита Васильевич, не шали, — взмолилась крестьянка, — меня скоро сватают...
— Ты чегось, глупая, — со всей серьёзностью произнёс князь Никита, щеголяя крестьянским говором. — Я не обижу тебя, не тревожься.
Лукерья девичьим нутром почуяла: не обманывает, не обидит меня. “А почто прижал к стеночке, что баран овечку?”
Глава Опричнины вынул из кармана штанов украшение — ожерелье из драконита. Ядовито-красные камни переливались неземным светом в вечернем сумраке. Нежный месяц юнец — травень, перевалил за серёдку; пришли первые по-настоящему тёплые дни, темнело поздно, ночами на тёмно-павлиньем полотне безоблачных небес искрились диамантовыми бликами россыпи белоснежных звёзд-пересмешниц…
— Бери, это тебе, гостинец...
— Чегой-то, барин?
— Дракони́т — камень заморский, из океанской пучины добыт...
Девица ни пса не сразумела, чего ей такого наплёл хозяин. Какой-то камень чудной. Лукерья поняла лишь единое: молодой барин молвил про что-то зело богатое и редкостное.
— Ну… бери. Чего насупонилась, пыня смарагдоглазая.
Лукерья взяла в руку дар...
С той поры и закрутилась любовь князя Никиты Милосельского и его холопки. Барин караулил девку в закоулках поместья тёмными вечерами, пожирал голубыми очами её знойные телеса, томно дышал грудью... А в самом начале месяца ли́пня, молодой князь прижал девушку к стеночке овина и с упоением поцеловал в сочные уста. Холопка Лукерья недолго противилась напору такого благородного жеребца. Она и сама подавно прельстилась: и греческим профилем красивого лица хозяина, и блеску его плотоядных голубых глазищ, и его томному дыханию. Её шею грело ожерелье из драконита, дивный подарок князя, и, возможно, украшение тоже нашептало в ушко красивой девице прелестных слов: “...дура, на тебя запал дворянин, ты чего сомневаешься? Выходит, что и в тебе сидит внутри некая ягодка особенная…”
“У него семейство: супружница, двое деток, отец-сыч…” — спорила сама с собою Лукерья.
“И что теперь: противиться счастию? Он страдает по тебе, дурочка. Смотри, как он млеет с твоих очей, разлямзя́ ты преглупая. Не дави глотку желаниям…” — ворковали драконитовые камушки.
В конце ли́пня князь Никита затащил Лукерью в конюшню — на стог душистого и колючего сена. Но с этими неудобствами знатный жеребец лихо управился. Горячие и нагие спины любовников от колких сушёных травинок прикрыли: кафтан князя и широкий шёлковый платок Лукерьи зелёной расцветки (ещё один дар возлюбленного). Через месяц о связи Никиты и Лукерьи знали все дворовые холопы Милосельских. Через два месяца о блудной страсти отпрыска узнал и Василий Юрьевич. Родитель припомнил свою блядскую натуру в минувшей младости и порешил — перебесится. Минул год — Никита не остепенился. Законная супружница Настасья однажды в слезах пала к ногам свёкра Василия и пожалилась ему о беде. Милосельский-отец в гневе побежал в имение сына, излазил все закоулки, но глава Сыскного приказа так и не сыскал мерзкую девку.
“В ближней деревушке её припрятал небось, балахвост подлый…” — ярился Василий Юрьевич, но на Опричный двор не поехал.
Милосельский-старший сразумел недостойное: его сын, потомок великого Рориха, наипервейшая знать на Руси, гегемон Опричнины, князь Никита, на самом серьёзе снюхался с дворовой холопкой, богомерзкой Лукерьей с гавнястой крестьянской фамилией — Звонкая.
Дерзновенное покушение на святые устои пра́отцев...
Часть 2. Глава 2. Безвременье
Сдал самодержец, совсем захирел он, сердешный. Цвет лица имел нездоровый, землистый. Хозяин Русского Царства напоминал медленно увядающий гриб-поганку. Богатый царский кафтан-о́хабень, увешанный драгоценными каменьями, висел на исхудалых телесах грузным мешком и явно досаждал ненужной тяжестью.