— Помочь ему надобно. То не грех, что дело богоугодное, за-ради блага Отчизны творимое. Воистину так.
— Как помочь? — сглотнул сдобренную фряжским винцом слюну князь Милосельский.
— Через ближнего человека...
— Кто?
— Яков Лихой — царёв кравчий.
— Через Яшку? Ой ли? Как мы его принудим к поступку... такому?
— Любит он безумно супружницу — Марфу Михайловну. Отец её, Сидякин — родовитый боярин, а якшается с иноземцами: брадобреи, немецкие лекари, с датским посланником лясами точат. Есть у Никиты бумаги на его личность?
— Навроде лежат два пергамента. Только там: всё наушничество, изветы чистой воды. Мы разум имеем в этих делах. С датчаном Михайла про науки языком чешет и… прочий вздор.
— Это он при допросе расскажет. Никита, как голова Опричнины, пущай лично зарестует Сидякина. Хула Отечеству, хула Государю! Розыск учинить по всей строгости. Дочь за отцом убиваться станет. А потом мы и карася схватим за жабры. Прижмём с двух боков кравчего. Крепко прижмём!
Митрополит тихонечко постучал по дубовому столу кулачиной.
— Предлог такой сотворим худородному Якову, чтобы не было ему возможности отказаться. Ветра перемен дуют. Али ты с нами, кравчий, али — супротив нас. Третьему пути не бывать. Подносишь Царю зелье — и дело с концом. После: подымаем Опричное войско, посадскую чернь, стрельцов...
— Помилуй, владыка, не части! Голова кругом.
Василий глотнул вина, поставил кубок на стол и ошалело уставился на золочёные грани чаши.
— Очухался, княже?
— Хм, — молвил Милосельский-старший. — Опричнина — наша, её без труда подымем. Чернь посадскую: слушками разогреем, то сразумел. Федька Косой, мздоимец, подсобил нам в таком деле. А со стрельцами как, ась? Афанасий Шубин, тысяцкие… С ними — союз держать?
— Шубина с его тысяцкими займём ратным делом. Завтра, князь, встретишься с татарским купцом Давлетом.
— К чему? — насторожился глава Сыскного приказа.
— Гостинец передашь: пять тыщ золотыми червонцами.
— Поворот, владыка! А с чего милость подобная нехристю?
— После об этом, не вали всё в кучу, боярин.
Митрополит Всероссийский поднял с резного стула высоченную фигуру и стал расхаживать неспешным шагом по своей келье — туда и обратно. Владыка перебирал пальцами чёрные чётки-вервицу и изредка бросал на князя смурные взоры, словно сомневался в подлинности его бытия в этом помещении.
Василий Юрьевич снова тяпнул солидный глоток винца из кубка. Фряжское питие шибко ударило в голову — князь захмелел...
— Беда у меня, Святейший, хык, — икнул князь, потом осенил рот знамением и с тоской посмотрел на старинный византийский клобук светло-серого цвета на голове Митрополита.
Владыка остановил могучую фигуру перед Милосельским.
— Никита-паскудник, с год тому назад снюхался с дворовой девкой.
— Не беда, отец. Потопчет холопскую курочку и угомонится. Себя припомни в младые годы, балахвост бессовестный.
— Имел грех, каюсь... А по сыну. Нет, владыка. Там сурьёз у Никиты, втрескался по уши в простолюдинку. Настасья мне в ноги падала...
— Шибко красивая?
— Зело хороша собой, ведьма. Сдобная бабочка. Охмурила она мне сына — беда, отче…
— После обмозгуем приключение. Сынок твой: сплошь в деда Юрия норовом, царствия ему небесного, — бегло перекрестился Митрополит. — Здесь tactus нужен — вопрос сердечный.
Милосельский тяжко вздохнул и потянулся рукой к кубку.
— Оставь, Василий! — рявкнул Святейший.
Князь вздрогнул и одёрнул руку назад.
— Будет тебе пьянить разум. Важнейший вопрос обсуждаем, княже! Трон мне боле нужен или твоей фамилии?
— Моей фамилии, владыка... Святейший, — глава Сыскного приказа заморгал очами, подобрал размякшее тело и уселся на резном стуле с удобством: расправив благородные плечи.
— Повторю тебе, князь: времечка мало в наличии! Государь — зело хворый. Отдаст Богу душу к завтрему — и кланяйся в ноги Царю новому, вседостойному Фёдору Ивановичу.
— Спаси Христос, — осенил себя знамением Милосельский.
— В Детинце наши людишки имеются?
— Есть один червь — подьячий Курицын.
— Сходись с ним, Василий Юрьевич.
— Кхм, добро. О чём разговор держать?
— Пущай шино́рой проникнет на кухню и плеснёт тайком зелья в какую похлёбку.
— Травить? — ахнул князь.
— Угомонись, божевольник. Покуда — никого не травим. Задача — чтобы царёв двор животами страдал. Дабы до ночи с горшков не слезали знатные, сразумел?
— Угум.
— Ты тоже отведаешь той похлёбки. Так что растолкуй червяку всё дотошнее. Чтобы в самом деле не потравил там вельмож.