После гибели супруга Авдотья резко сдала: осунулась, обрюзгла, состарилась мигом, стала часто хворать. Беды посыпались на семейство Лихих одна за другой, только спеши ворота раскрывать. Через год после смерти Данилы умерли почти разом старики Мстиславий и отец Авдотьи Карп Сергеевич Дроздов, следом за мужьями ушли в могилки их жёны. Родовое гнездо-поместье с каждым годом хирело всё более: хозяйство разорялось, урожаи были неважными, два десятка холопов сбежали на донские раздоры — жить вольными людьми...
Одна отрада имелась у Авдотьи Карповны — красавец сынок Яков Данилович. К шестнадцати годам барчук расцвёл и налился соками, как тугой ячменный колос: статный, поджарый, русоволосый. Васильковые глазища как у покойного батюшки — лучистые и пронзительные. Парень тянулся к наукам: часто сопровождал псаломщика и писца Ануфрия в поездках по монастырям. Дьячок предавался молитвам, а юный барин пропадал в библиотеках, штудируя всевозможные трактаты и прочие труды учёных мужей.
Особенно Якова Лихого интересовала космография. Истории про местности Земли, “несущие телу хвори и приносящие душе исцеления”, завораживали пытливый разум молодого помещика…
Матери не хотелось, чтобы сынок хирел вместе с ней в медленно увядающем гнезде-поместье. Словно предчувствуя скорую смерть, она написала письмо брату Кондратию, который служил в Опричном войске в самом Стольном Граде. Авдотья Карповна передала послание дьячку Ануфрию и настоятельно потребовала, чтобы псаломщик как можно скорее свез её письмо в Нижеславль, а далее ему следовало отправить цидулку казённой почтой до первопрестольного.
Дядька прибыл в деревню Лиханку спустя два месяца: на вороном коне, с головы до ног одетый во всё чёрное. Тёмное пятно разбавляли золотистые и брусничные позументы на груди кафтана; знак того, что Кондратий Дроздов — не рядовой боец, а опричный старшина. Местный люд с почтением и страхом глазел на недоброго гостя и его вороного коня-демона. К седлу по разным сторонам крепились грозные атрибуты государева монаха-воителя: улыбчивая пёсья башка и короткая метла-помело́. Два дня погостил Кондратий Карпович у сестры, а потом стал сбираться в дорогу. Дядька понравился Якову: суровый, сдержанный в страстях и движениях воин. Парень без сожаления готовился покинуть родовое поместье: служба в Опричном войске казалась ему вызовом судьбы, сулила острые впечатления и открытия новых миров.
Только матушку было жалко. Когда Яков Данилович, сидя верхом на кауром жеребце у ворот имения, обернулся на прощание и взглянул на мать, то отчетливо осознал, что видит её в последний раз...
Кондратий Дроздов сомневался в племяннике. Воспитан без отца, изнежен материнской заботой. Говорит мудрёностями, нахватался сей бестолковости в еретических книженциях, небось. Кондратий сам когда-то подобным карасём воложанским приплыл на служение в Опричнину, только дядька вовремя успел щукой стать. Побывал при трудах он, нарос чешуёй острой. А ныне Опричное войско неприкаянной шишкой на теле государства торчало. Нарост не рассасывался, но и прежней значимости уже не имел. Так, былой трепет рождал, порой, в грешных душах...
В начале пути дядька и Яков сделали небольшой крюк. Кондратий дозволил племяннику проститься с родными местами. Юный дворянин смотрел на синеватые воды реки Воложи, гарцуя на жеребце у вершины холма, и в его нутре колыхнулось неведомое прежде чувство: странная помесь тоски и тепла, будто свежеиспечённый каравай надломили...
Так никого и не убив, дядька-кромешник покинул родной край.
После полудня остановились на привал у края дороги. Опричник сидел на траве и, прислонившись спиной к стволу берёзы, смачно кусал зубами ломоть ржаного хлеба, а потом маленькими глотками хлебал молоко из кувшина-крынки. Карасю Якову хотелось трапезничать таким же макаром — с какой-то особой удалью воина и хищника. Его внимание привлек степенно парящий над полем коршун. Яков поставил крынку с молоком на землю и перекрестился.
— Коршуна не пужайся, — ухмыльнулся дядька. — Ни коршуна не боись... ни вра́на. Чёрный воронец — заступник наш. У людей и прозвище по нам такое гуляет.
— Дядя Кондрат, отчего народ так не любит опричников?
— Опасаются. И поделом. Вот ответь мне, Яков Данилыч. Что есть Опричнина, как сам разумеешь?
Парень в задумчивости пошевелил складками лба.
— Личное войско Государя. Для защиты Отечества.
Кондратий кхекнул на такие слова племянника.
— Государь для нас — и есть Отечество. И мать ро́дная и батюшка и сестрица. Понял? Верные псы мы его. Любого, кто на Царя глотку дёрнет — в кровь закусаем. Кожу мне раздери, если не так.