— Я ее никогда не обманывал.
— То есть вы рассказывали жене о своих похождениях?
— Господи, какие похождения! Ерунда все это.
— Для вас, может быть, и ерунда, но для женщины…
— Борис Яковлевич, разве не возникало у вас хотя бы стремление, изредка — освободиться от всего, от любой зависимости, опуститься на дно, где тебя никто не знает и ты никого?
— Почему дно, Дмитрий Павлович? Стремление абсолютно нормальное — освободиться от обветшавших заповедей.
— Освобождался — ну и что?
— Что?
— Тоска, похмелье, дикое ощущение вины.
— Определение на редкость точное: дикое, первобытное, отбрасывающее человечество к сказкам о первородном грехе. Нет, скажите, какое падение может быть в «познании добра и зла»? Это толчок к прогрессу, который…
— Это древнееврейский идиоматический оборот познать добро и зло означает обрести власть над миром, то есть стать соперником Творца. Чем и соблазняет зверь в райском саду: будете как боги.
— Этого я не знал, впрочем, не этот аспект нас интересует.
— Борис Яковлевич, вы читали «Пир» Платона?
— Не успел, всего не схватишь.
— В арийском мифе об андрогине — первоначально сотворенном двуполом существе — есть перекличка с ветхозаветным событием. Человек разделился на мужчину и женщину и в жажде соединения тратит космическую энергию на бесконечное воспроизведение себе подобных. И в этой тоске и неудовлетворенности, борьбе полов и новых и новых поисках партнеров сквозит смутное воспоминание о цельной догреховной сущности, о покинутом рае.
— Красивая гипотеза. Кстати, а почему у вас не было детей? Проблемы медицинского характера? Нет? Неужели вы всерьез верили в предсказание о злом муже? Смерть, например, при родах, но без вины…
— Я уже сказал. Скучно воспроизводить себе подобных.
— Запомним. Ну и как, в союзе с женой вы обрели цельность, единство?
— Иногда мне казалось, что да.
— Нечастое попадание, Дмитрий Павлович, вам повезло. Могу только догадываться о вашем теперешнем самочувствии. Потерять женщину, с которой в эротическом плане…
— Да что у вас, у фрейдистов, одно и то же, честное слово! Да, во всех планах! Одна душа на двоих — так казалось.
— А вот это уже чересчур, Дмитрий Павлович. Если вы идентифицируете, то есть отождествляете себя с женой…
— Что за бред!
— Этот бред является причиной многих заболеваний. Так вот, в таком случае ее связь с Вэлосом должна представляться вам противоестественной, извращением.
— Мне так и представляется, потому что предательство, на мой взгляд, и есть извращение образа и подобия Божьего.
— Ага, Дмитрий Павлович, круг замкнулся. Ваши детские, назовем, грезы начались с евангельского образа Иуды возле Христа. Впоследствии вы переносите этот мотив на своего деда — может быть, и отца, — предавших, по-вашему, старую Россию. В эту категорию попадают жена и друг. На уровне супер-Эго в данную систему ценностей вы включаете мифический эпизод грехопадения: отпадение от Творца — то же предательство, так ведь? От выводов пока воздержимся, вернемся к тому, с чего начали, — в балтийскую ночь. Итак, вам захотелось домой в Москву.
— Я пошел по направлению к Дому творчества, ветер и холод усиливались.
— Почему вы замолчали?
— Я вообще удивляюсь, зачем я все это рассказываю.
— Затем, что я человек посторонний, по видимости вам чуждый, и подсознательно вы хотите взглянуть на все происшедшее со стороны. О чем вы думали по дороге?
— Ни о чем конкретном.
— Ну, ощущали?
— Любовь.
— Понятно. Влечение к жене дало импульс…
— Нет, не то… не совсем то. Сквозь страх и хаос я вдруг увидел мироздание как космос — гармонию разумную и прекрасную, соборность, где все по отдельности и все связано со всем, находится в движение и держится Животворящим Духом — и обратной связью, человеческой. Гармония эта зависит и от меня, я тоже принимаю во всем участие и должен отозваться, ответить.
— Сколько времени длилось это патологическое состояние?
— Какие-то секунды. Войти в гармонию мне не удалось, я забыл слова молитвы и почувствовал, что задыхаюсь.
— Впервые?
— Да.
— Дмитрий Павлович, мы подошли к самой сути. Как бы человек ни воспарял — тут тебе геморрой или язва — и на землю… или в землю. Вы рассказали своему доктору об этих приступах?
— Иносказательно. Однажды упомянул о выдуманном средневековом романе, где у героя-поэта те же симптомы.
— Почему не прямо?
— Это была моя тайна.
— Вы ему не доверяли. Жена знала о вашей болезни?