А Светлые встречали доктора в лестном качестве благодетеля, самовар закипал на белой скатерти, и томились бабушкины плюшки, играл ребенок, жена плела — не поверите! — кружево. И в такой-то благодати Семен Макарович страдал эффектом Эдгара По (или того же Гоголя): боязнью проснуться погребенным. «Вскрытие было? — уточнил сразу, выслушав известие. — А то, знаете, как бывает…» — «Ну, я думаю».
— «Нет, надо знать наверняка. А то бывает…» — «Не вдавайтесь, — посоветовал Вэлос. — Бывает». — «Но до сих пор осуждается!» — «Сегодня ночью я уже обсуждал эту проблему и заявляю: Сема, вы имеете право». — «Нет, доктор, я к тому, что сам покончишь наверняка и не очнешься замурованным…» — «И вы правы, правы. Предрассудок начался почти две тыщи лет назад, когда Он…» — «Не напоминайте мне о Нем. Самый страшный эпизод в мировой истории — воскрешение Лазаря. Хотя, может быть, придуманный?» — «Должен вас огорчить: не придуманный. Колоссальная концентрация энергии за счет…» — «Но Он же не предупредил беднягу! Представляете, как тот ожил в могиле? Фараоны — те хоть шли в гробницы добровольно». — «Я очень уважаю египетскую цивилизацию, — перебил Вэлос. — Полная сосредоточенность на летальном исходе. Как это умно, предусмотрительно и красиво». — «Нет, доктор, лучше сельского погоста в липах и березах ничего нет. Но… только кремация дает гарантию». — «Тоже верно. Не волнуйтесь, Сема, я для того и существую, чтоб облегчить переправу». — «Хорошо сказано, — одобрил Светлый, — перевозчик через подземные реки подсознания». — «Да, как вы без меня спали?» — «Без кошмаров. Этой ночью, к примеру, приснился ребенок. Похож на моего Петрушу, но не Петруша. Я сижу у окошка в своей деревне (ее уже нету на земле, затоплена), а по лугу идет ко мне мальчик в белой рубашечке и улыбается. Подходит и говорит: почем за строчку платят, козел? Проснулся. Почему „козел“?» — «Похож на Петрушу в белой рубашечке? — уточнил Вэлос. — Это вы сами. Разве не узнали?» Семен Светлый взволновался, Вэлос продолжал: «Ваша трагедия — как поэта — в раздвоенном сознании: вы вынуждены воспевать жену свою жизнь, поскольку за это платят, а обожаете вы втайне совсем другую даму — смерть».