— Однако братец!
— Это человек, воспитанный в уже столетней традиции нелегальщины и подполья. Тоже жертва — вопрос, кому они приносятся — центральный вопрос: Богу или Люциферу? Петр соглашается, но не в силах преодолеть инстинкт самосохранения. Тогда Павел убивает его и прячет нож. Ни у кого — ни у матери, ни у невесты — не возникает и тени подозрения: близнецы очень любили друг друга.
— Чем дальше занимается Павел?
— Он историк, работает в институте марксизма-ленинизма, копает биографии вождей. А втайне продолжает дело брата: Страшный Суд, предчувствие грядущей катастрофы.
— В каком смысле «катастрофы»?
— Доживете, Борис Яковлевич, увидите.
— Не надо так шутить, Дмитрий Павлович, я хоть и не верю во все эти… но интересно. Павел находит какие-нибудь бумаги брата?
— Не только бумаги. Тут совершается что-то вроде сделки; в момент убийства дар предвидения, вообще духовная энергия Петра переходит в Павла. Но поскольку убийца самим актом преступления отрезает себя от мира, выражаясь образно, живет наедине с мертвым — то и энергия трансформируется, с иссяканием благодати переходит в абсолютное зло. Творчество заходит в тупик, срок — отпущенные двадцать лет — иссякает, Павел кончает с собой.
— А куда девался нож?
— Вы забыли о третьем, Борис Яковлевич.
— Ну, там всякие духи — это фантастика.
— Чтоб фантастика стала реальностью, чтоб проникнуть в сущность зла, мне пришлось заняться демонологией.
— Ну и как, проникли?
— Н-нет… не до конца. До конца — это уже не созерцание, а действие.
— Стало быть, роман не окончен?
— Не окончен, хоть и немного осталось.
— А Мария разбирается в сути дела?
— Да. Все реальное действие романа происходит в течение недели, с понедельника по воскресенье, покуда Мария ведет расследование. Она читает записи мужа, сопоставляет, например, как меняется его почерк, все более напоминая письмо погибшего, а когда творчество идет на спад — утрачивая заимствованное. Она восстанавливает события, свидетелем которых являлась, пытается встретиться с бывшими студентами и так далее.
— Пытается?
— Ну, за двадцать лет они более или менее умерли.
— Более или менее?
— Кто физически, кто духовно… кто по психушкам, кто по эмиграциям, кружок был разгромлен. Ну, тут я развернулся: круженье бесов современных в Москве, в России, за кордоном.
— Но сама Мария уцелела.
— Это было одно из условий сделки. Кажется, она самый интересный образ в романе, свет и страшная раздвоенность в любви. Возможно, это и будет надеждой на победу.
— Что значит «возможно»?
— Концовки-то нет.
— Так придумайте!
— Я не придумываю, а угадываю, я уже говорил вам: они становятся слишком живыми и идут своим путем.
— Дмитрий Павлович, дорогуша, вы попали в самый нерв нашего века. Давайте совместно напишем книжечку «Иррациональное в искусстве» или «Сверхреализм» или как-то там… придумаем! Вы даете материал, я оформляю научно и пробиваю — это будет бум!
— Доктор, меня и так тошнит от самокопания. Действовать надо, а не…
— Так мы и будем действовать, мы с вами…
— Мы с вами? Не надо!
— Тогда для кого вы пишете, черт возьми!
— Для себя.
— Никогда не поверю! Вот видите, я вас заслушался и вышел из роли врача. Но ведь это безумие: работать два года без малейшей надежды — потому что ваш гениальный бред не будет опубликован ни при каких условиях! — согласны?
— Ну и что?
— А-а… вы рассчитывали издать там. Понятно. И тамошним любопытно, да, любопытно узнать: погибнет или не погибнет ваша Россия.
— А ваша?
— Ваша фантазия, Дмитрий Павлович, а я живу в Союзе. Но если вы рассчитывали…
— Повторяю: я писал для себя и ни на что не рассчитывал.
— Дмитрий Павлович, с вами как-то страшновато.
— Вызовите санитаров.
— Он еще шутит… не-ет, вы не сумасшедший, отнюдь. Наоборот. Совсем даже наоборот! Но человек опасный. Тревожный вы человек. И вот скажите: Петр и Павел — кто из них Дмитрий, а кто Вэлос?
— Никто.
— Так не бывает, близнецы — ваше собственное создание. Смею предположить, вы — Петр. Ну не Павел же?.. Правда, одна личность переходит в другую на время, вы использовали любопытный прием, но по краткому пересказу трудно… например, мне трудно уловить сексуальные комплексы. Любовь-то в романе есть?
— Это главная линия: как любовь видоизменяется до ненависти и наконец — полного бесчувствия.
— У вас рукопись отпечатана? Где она?