— Что ставишь? — привязался к нему Аркаша.
— Я не могу держать беспроигрышное пари.
— Что ставишь?
— Я тебя предупредил. — Иван Александрович пожал плечами. — И проучу. У меня в машине есть вещица подороже этой палки. Веришь?
— Ладно. Но начну я не с тебя, а с твоей девочки, она умеет в детство играть. — Он повернулся а Лизе: — Прошу.
В пристальном взгляде его она уловила приглашение совсем к другой игре (что ж, с доктором филологии и она становилась взрослой, сейчас он с усмешкой наблюдал).
— Мой вопрос: вы изменяли когда-нибудь своей жене?
В сардонической паузе сладко запели детские голоса в плаче, мольбе и трепете.
— Нет, — сказал Аркаша и засвистел в лад небесному хору.
— Она что, всем такие вопросы будет задавать? — поинтересовалась подруга Ромы, друг процедил:
— Ее дело. Играет по правилам.
А Эдуард заговорил деловито:
— Следующий вопрос мой. Аркаш, только честно: ты действительно в отпуске или вместо тебя в Англию посылают Франкенштейна?
— Погоди, Эдик, — вмешалась Соня, — он сейчас ответит, пусть только отдаст трость Ивану.
— Пока не вижу оснований, Сонечка, — начал Иван Александрович галантно, как вдруг престарелый родственник доложил:
— Если не отозвали, то отзовут. За разложение.
— Старик шутит, — пояснил Аркаша. — Люблю старика.
И захохотал. Подхватили дамы, журналисты и Гаврила; Лиза ничего не слышала, беспокоясь только, как бы не встретиться взглядом с Соней; Иван Александрович наслаждался пением и закатом. Конечно, старик в маразме безобразничал, но и смех звучал слишком уж мелодично и весело: соблазнительную ситуацию стремились обезвредить, принеся в жертву родственника. Однако тот не соглашался на роль шута, а перебравший «огня» хозяин не желал так позорно расставаться с антиквариатом. Сновали в злоязычном воздухе бойкие словечки-малыши и с грохотом низвергались обломки гранитных пирамид: загул, сплетня, донос, выговор по партийной, капитализм, социализм (с человеческим или нечеловеческим лицом), Франкенштейн, Страна Советов (на нее упирал впавший в детство старик: позорить Страну Советов), договорились до гуманизма и основ цивилизации (газетчики — переводя семейный скандал в русло теории). А между тем в обагренном шиповнике угасало солнце, западное царство облаков и лучей медленно погружалось в сумерки, терпеливые дети строили крепость из песка, пылало красное вино в хрустальных бокалах, в лазоревый свод ударялись, звеня, струнные звоны, «подземно» скрежетал орган, могучий бас тщетно взывал к спящим. Вдруг вся эта благодать перешла в шипение.
— Пластинка кончилась, — Иван Александрович поднялся из-за стола, прислонился к перилам. — Ты не находишь, Лиза, что мы как будто засиделись?
Она тотчас встала и подошла к нему. Все сразу замолчали.
— А-га, — протянул хозяин с улыбочкой, — втравили нас в чертовщину…
— Каковая и есть ваша природная среда обитания! — обрел второе скандальное дыхание идеальный родственник.
— Соня, ты наконец угомонишь старика? А вы, мисс… откуда ж вы взялись-то, а?
— Девочка-террористка, я восхищен, — восхитился Гаврила. — Всех сумела завести.
— Ее тоже нетрудно завести, — бросил Рома.
— Пороху не хватит! — Иван Александрович обнял Лизу за плечи, улыбнулся угрюмо. — Ну, спрашивайте, что вас интересует, мы готовы. Ну?.. То-то же. Она честно предупредила, что эта игра не для нас, а для детей.
— Я, например, могу всю жизнь свою рассказать. Некому! Они ни во что не хотят верить, а я, старый идеалист…
— Хотят, не переживайте. Все хотят. Вы верили в пулю…
— В какую пулю?
— В затылок.
Идеалист изумился и замолчал, а режиссер вскрикнул:
— Отлично сказано!
— Они, — продолжал Иван Александрович невозмутимо, — в гуманизм с приятным лицом — тот же, в сущности, смертный оскал. Не советую рубить сук, господа, сидите тихо. Не будет тут Британии. А станете шалить — туда поедет Франкенштейн. Правда, дедушка?
— Вообще-то распустились, — согласился идеалист, по-прежнему изумленный. — Но насчет пули вы преувеличиваете…
— Аркадий! — отчеканил Рома. — Это кто такой?
— Ну, вы без меня договоритесь. А нам пора…
— Нет, отлично! — вскричал Гаврила в эстетическом экстазе. — Затылок — лицо, улыбка — оскал, Франкенштейн создал голема. Прелестный каламбур. Давайте на брудершафт!