— Там было темно и жутко?
— Круглосуточный бьющий свет, но я был один — это главное.
— Кошмар! Что ж ты делал?
— Молился, — ответил он нехотя, — ну, привык с детства, от деда.
— Теперь ты уже не…
— Теперь я уже «не», — вдруг рассмеялся иронически. — Меня, видишь ли, выручил другой.
— Ничего не понимаю.
— Неважно, — отмахнулся Иван Александрович; становилось действительно жутко, и опять подумалось: «Сумасшедший или притворяется?» — Я просил жизни, как вдруг заснул. Кто-то заглянул сквозь решетку окошка в камеру (окошка там не было, сон подарил). Я сказал со всей силой, со всей убедительностью, на какую был тогда способен: «Я хочу жить». — «Каждому охота жить, это надо заслужить», — ответил кто-то и исчез. Я подбежал к инфернальному окошечку: мужичок в ватнике медленно удалялся по заснеженному двору. выражаясь образно, в мою ледяную вечность. «Заслужу!» — крикнул я, сразу проснулся и вспомнил нужные детали. Дальше все пошло как по маслу, и бешеным самоубийством стало убийство.
— Да ведь ты не убивал, — прошептала Лиза.
— Убивал, не убивал — какая разница? — Иван Александрович пожал плечами.
И опять в нужный момент рабочий сцены, истинный профессионал, включил розовую зарю за его спиной, нежно заворковали голуби, и один, сизо-лазоревый, пролетел в окне. В контрасте зари и кабинетного сумрака его лица почти не видать (человек без лица), но вот проступили черты в глубоких тенях, словно старческих. Молодой старик… молодящийся — как я могла сказать, что люблю его?.. Тоже с ума сошла! Чтоб отвлечься от впечатления катастрофы, она спросила почти без интереса:
— Так что ж там было на самом деле?
— Молодой дурак я был — вот что. Ночка жаркая, мы открыли балкон и стояли в дверях. Она спросила: «Ты меня любишь?» Тут я понял: да! — и взбесился. Ловушка, не выйдет, я свободен. И высказался: «Мне никто не нужен и ты не нужна».
— Но почему?
— Очевидно, предчувствовал, что встречу тебя, — повторил он идиотскую фразу с привкусом пародии, углубляя впечатление: она стала взрослой, а он состарился.
— Дальше, — бросила Лиза с отвращением — с тем физическим отвращением, которое, кажется, непреодолимо.
— Она сказала: «Вот сейчас я прыгну с балкона, потому что жить без тебя уже не смогу».
— А ты?
— Улыбнулся или усмехнулся… что-то такое.
— Ты садист или… ты не поверил, да? — она из милости давала ему последний шанс, но он не принял.
— Не знаю, — тут он и вправду усмехнулся (жутковатая гримаса — или так играют краски зари?). — Мне было интересно.
Итак, она подошла к пределу, за которым зло, и инстинкт самосохранения заставил сказать:
— Ты мне не нужен. Отвернись, я оденусь.
— Испугалась? А я вот живу…
— Просто противно. Ну, извини, ничего не могу с собой поделать.
— Ничего не надо с собой делать, девочка. Уходи.
— Ага.
Уже в прихожей перед дверью она отметила, что заря обманула, что он «дневной» — молодой и блестящий, как обычно, — и поинтересовалась машинально:
— А чем ты заслужил жизнь?
— Кабы я верил в мистические штучки, — ответил он также машинально, — я б сказал с пафосом: другими жизнями. Наш кружок арестовали в ту ночь.
— Ты их заложил?
— Нет. Так совпало.
— Ты веришь в совпадения?.. Нет, ты веришь в мистику!
— Уходи, — было последнее, что слышала она, и никогда потом не смогла вспомнить, как очутилась в переулке возле декадентского дома. Из тени подъезда выступил двойник в фуфайке и сказал закадычно: «Ты из двадцать седьмой? А хозяин где?» — «Какой хозяин?» — «Ну папашка-то? Где папашка?» Она отпрянула от самогонного духа, пронеслась вверх по лестнице, словно от погони, отперла и тщательно заперла дверь за собой, остановилась в столовой отдышаться. Вот и все — отделалась от психа, — вот и все. Я хочу жить с живыми — инстинкт самосохранения не покидал, слава Богу. Вдруг ощутила тяжелый холодок на левом запястье. Борис и Глеб ни в чем не виноваты. И все равно: надо отделаться до конца. Сорвала с руки браслет — семь арлекинов блеснули в чистейшей глубине, — швырнула куда-то, не глядя. И легла на диван: заснуть бы и забыть.
Зазвонил телефон — она не шелохнулась, — безнадежный звон, безнадежный, безнадежный звон. И все-таки не выдержала.
— Поль, это ты? — спросил тихий проникновенный голос.
— Дорогой товарищ Вэлос, придется потерпеть, — бросила трубку на рычаг.
Страстная пятница, и все хотят любви. Где прячется дедушкин парабеллум, черт возьми! Я б отвезла его Мите. Заскрежетал замок, Поль вошла, огляделась, вздрогнула, заметив в углу Лизу.