— Вы, конечно, выбрали бы денежки.
— И не прогадал бы. Очень способствуют. И дают все остальное. Говорят: у нас особо не размахнешься, не те исторические условия. Уверяю вас, те самые, а будет еще лучше.
— А душа почем?
— Инфляция, понятно? Это многие разбежались бы продавать, да сначала душу наживите. А то одни желания… Желание-то есть, а? Только смотри, сюда не лезь.
— Паучок проклятый! — сорвался в конце концов Алеша, Поль шевельнулась, пробормотала что-то, открыла глаза.
— Дорогая моя, — сказал Вэлос властно, — поехали.
— Да, надо ехать, — Поль как будто оживилась, надела сандалии, пошла к двери (Вэлос ринулся за ней, прихватив вязаную сумку), но на пороге она обернулась, взглянула на Алешу и сказала: — Я хочу с Алексеем.
— О чем разговор! Вы ж с ним земляки.
Красный автомобиль выехал на Арбат — так началось их путешествие по Москве. Фантастическое путешествие, ритм которого (судорожный — движения, остановки, оживления, паузы, изнеможения) диктовался лихорадкой, сжигавшей Поль, заражавшей их, — и всех троих крутило, носило по кругу, точнее, по кругам — звеньям одной бессмысленной раскаленной цепи. Каждый круг начинался со звонка Вэлоса по телефону— автомату, они куда-то ехали по кишащим, скрежещущим улицам, выходили, поднимались, входили, садились за накрытый или накрывающийся стол, Вэлос объявлял с гордостью (вторым, сильным и низким голосом): «Это Полина — моя невеста. А это (тонко и визгливо) ее земляк Алексей». Поль как будто оживлялась, могла ответить на вопрос, улыбнуться, потом вставала вдруг и говорила: «Ну, я пошла». Мужчины покорно включились в эту гонку, будто и вправду кто-то гнался за ними (будто витало в воздухе произнесенное первым Алешей слово парабеллум — призрак выстрела, специфический едкий дымок). Но Вэлос не заметал следов, отнюдь, небрежно, мимолетом объявляя имя следующей жертвы гостеприимства — точно по разработанному плану в безумной игре наперегонки.
Любопытно, что эти жертвы, эти лица казались Алеше странно знакомыми и ассоциировались почему-то с египетской «Книгой мертвых», о которой читал он сторожем в ночном Дворце; вдруг всплывала сакраментальная фраза «секрет утерян» (какой секрет? бессмертия?), а дворец на Пионерской влек за собой Орловский централ и пресловутый дедушкин парабеллум — круг ассоциаций замыкался.
Впрочем, ничего этого Алеша, поглощенный ею, не осознавал, а все глядел на нее и ждал, когда же кончится чертова круговерть, они останутся вдвоем, она не сможет отказаться от его любви, он спасет ее и узнает тайну… да есть ли она вообще?.. Ладно, не надо никаких тайн, никаких слов, а только чтоб были они с ней в той комнате, солнце светило и стояла тишина… Да не видать конца, Вэлос размахнулся вовсю, и на третьем заходе (уже в третий раз обратились к нему «доктор») Алеша сообразил, что ездят они по квартирам прошлых, настоящих, а может быть и будущих, нервных пациентов.
Больные круги представляла собой столичная интеллигенция литературного уклона. Естественно, лечилась у Вэлоса публика и иного рода (те же функционеры), однако, любя классику, якшался он преимущественно с «аристократами духа». Все сегодняшние пациенты его были на подъеме своего избранного уклона, в расцвете сил, творчества и гонораров (с Алешиной полуподвальной точки зрения — богачи). Тем более что когда-то писатели свободно и добровольно выбрали деньги, а там подвалило и все остальное — известность, власть над бездумными думами современников, прелестные молодые жены и подруги — все кубики из банального набора. Игры со словом приятны и доходны — вначале было Слово! — и званые на пир помнят об этом, но они забыли, что именно слово это значило, и раскрытая книга завалена как будто грудами словесной цивилизации. Но однажды на пиру — чаша выпита уже наполовину — в момент расцвета и подъема что-то в душе дало сбой, — а ведь только наполовину выпита чаша! — душа заболела и, соответственно, плоть, краешек дна показался, живая вода вот-вот иссякнет — цивилизацию побоку! — да ведь и нас вместе с ней сметет: кому под силу остаться наедине с забытым словом? Страшно. «Ваша болезнь — иллюзия, игра воображения, — убеждал маленький подпольный доктор. — Устраните психотравмирующий фактор — и жизнь прекрасна!» А что, если психотравмирующий фактор и есть жизнь — а смерть прекрасна? Как бы там ни было, доктор спасал.
Спасатель, играющий в игру «жизнь-смерть», в своем роде монстр, конечно, но и его загадочная невеста и юный земляк возбуждали в кругах странный интерес, тем более странный, что оригинальная тройка как-то внезапно исчезала. «А Вэлос — не промах!» — мигом определяли знатоки — звери в бархатных ночах. И под этим жизнерадостным углом доктор и юноша, их взгляды, покорность и явное отвращение друг к другу становились понятны, но женщина… темно-красный сарафан, круглые плечи, пунцовые губы и синие глаза, вся золотисто-рыжая, нетерпелива и равнодушна — каково сочетаньице? Какой огонь! Какой огонь? Знатоки — по привычке смотреть на женщину под одним определенным углом — не задумывались. Между тем бес соблазна трепетал в ней и молитвы не помогали, потому что мужа возлюбила она больше Бога.