— Я за рулем. А вы не представляйте, а женитесь, усыновляйте — и в Нью-Джерси, пока нет сильной конкуренции. Правда, над Атлантикой нередко случаются авиакатастрофы. Шучу.
— Ваши шуточки вечно отдают мертвечинкой, — прошипел хозяин. — Я никуда не собираюсь.
— Тоже верно, здесь интересней. Вот мотаемся по Москве: бушуют, строят башню, разрушают, пьют за красоту.
— Национальная черта, — хозяин усмехнулся, — обусловленная, говорят, климатом и широкостью здешних равнин.
Какие-то равнины померещились вдруг Алеше, бескрайние, заметенные снегом, а кругом незабудки. И она живет в этом кошмаре. Подлый паучок! Паучок спросил у хозяина рассеянно:
— Боитесь? — снял очки, неторопливо, словно вслушиваясь во что-то постороннее; в высокую башню почти не долетал гул Москвы.
— Ничего я не боюсь! — отрезал хозяин — и обратился к Поль: — Вы ведь невеста? Вы не боитесь? Ну, ваше слово!
— Ну, я пошла, — сказала Поль.
Круг пятый, последний.
— Это Полина — моя невеста. А это ее земляк Алексей.
— Откуда же земляки? — с улыбкой глядя на Поль, поинтересовался хозяин (еще двое сидели, глядели и улыбались справа и слева от него).
Вэлос объяснил.
— О, гнездовье русской души! Как приятно, должно быть пройтись Очарованным Странником по Скудным Селеньям, по Темным Аллеям и Бежину Лугу.
— И полюбоваться на Семерых Повешенных, — процедил левый сосед. — Тоже русская красота.
— Леонид Андреев, — вмешался правый, — это уже вырождение, декаданс в его крайнем…
— Вырождение. Правильно, — левый. — Повешенных не проигнорируешь…
— Я вам завидую, — хозяин обращался только к Поль.
Алеша сказал с иронией:
— Переезжайте. На Москву нет проблем обменяться.
— Одно кладбище на другое, — пробормотал Вэлос, все рассеяннее становился он. — Проблем нет!
— Косточки — можно, а корни не обменяешь, — хозяин все улыбался. — Ведь это Иван Грозный дал название вашему городу?
— Тоже был подарочек, — вставил левый.
— Нет, в идее монархии есть для России нечто неувядаемое, — возразил хозяин. — Царская охота на орлов. Двуглавый орел — Запад и Восток — символ нации.
— Бывший символ бывшей нации, — левый.
— Бывшего государства, а нация жива, пока живо русское слово, — правый.
— Ну-ка, произнесите словечко, хором! — приказал Вэлос и снял очки.
Однако очарованные странники молчали. Сквозь груды словесной цивилизации не пробиться слову. И все же…
— А вот мы сейчас выпьем как следует, — хозяин разлил вино по серебряным стаканчикам. — И постепенно наши страсти уравновесятся. Итак, сегодня пятница, двадцать девятое, Третий Спас. С праздником!
— Я за рулем, — сказал Вэлос.
— Ну, я пошла, — сказала Поль.
…Он остановил машину, объявил:
— Все, охота окончена, необходим передых. Иду звонить в Переделкино. — И скрылся.
— Что такое Переделкино? — спросил Алеша. Не поворачивая головы (она сидела впереди), Поль ответила:
— Писательский поселок под Москвой.
— Писательский поселок! — с ужасом повторил Алеша, и на какой-то безумный миг представилось: Москва, предместья, пригороды, Россия, весь мир переполнены пациентами доктора Вэлоса. — Да ведь там писателей навалом?! Слушай, Полечка, поехали домой, то есть на Арбат, а?
Поль как будто оживилась, обернулась, спросила:
— А старичок уже пришел, как ты думаешь?
— Вряд ли, — ответил Алеша, поколебавшись. — Он сейчас поливает розы.
— Поливает розы, — повторила она машинально, синие глаза вдруг вспыхнули болью. — Вот видишь тот дом? (Наискосок через улицу трехэтажный, ничем не примечательный дом.) Мы там жили в полуподвале. Там за оградой был сад.
Алеша оглядел местность и словно очнулся, спала пелена сна. Вон там писательский клуб, похороны Шрамма (в легком жанре)… и лица, лица персонажей, словно разыгравших сегодня под руководством доктора второй акт непонятной мистерии.
Вэлос подошел, сел за руль, машина тронулась, Поль сказала:
— Отвези нас с Алешей на Арбат, пожалуйста.
— Зачем? — он затормозил резко. — Там тяжелая атмосфера.
— Нет. Отвези.
— Поль, давай такси возьмем.
— Мальчик, я предупреждал, не лезь.
— А ты, дядя, не болей.
— Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно.
— Это ваш петушок пропел давно.
— Дети, в школу… — начал доктор проникновенно.
— Не трогай его! Ну?
— Ладно, отвезу я тебя в этот клоповник. Но учти: до завтра.
Машина рванула по Садовому кольцу на закат; красные лучи ударили в лица, преломляясь и множась в бесчисленных оконных осколках первопрестольной; зажегся в звездах Кремль; засверкал персидским покровом Василий Блаженный; квадрига коней взмыла к небу, послушная властной руке прекраснейшего демона; утонул бывший университетский садик в сумерках; вспыхнули неуместно стеклянные башни Калининского; нежная слабая луна встала над арбатскими переулочками; в последний раз взвизгнули тормоза.