— Доллары. В швейцарском банке. Дядино наследство.
— Кто был ваш дядя?
— Ваш дядя. Речь идет о международном бизнесе.
— Почему бы вам самому не перебраться в Швейцарию?
— Мое поле деятельности здесь. За десять лет, оставшихся до катастроф, я должен освоиться.
— А почему я должен вам верить?
— Евгений Романович, вы же верите, я чувствую. И у меня есть бумаги. Вчера в шесть часов вечера ко мне в общагу явился иностранец, журналист, который лечился у вас в семьдесят пятом.
— Ну как же — эпилепсия. Бедняга скончался три года спустя при пожаре — понесло его в самое пекло!
— Это неважно. Он вручил мне завещание, заверенное по всем правилам: в нем обусловлена покупка вашей практики. Передал также записку от юмориста и все документы, позволяющие вам незамедлительно выехать туда. Потом, если пожелаете, вызовете семью.
— Куда?
— В свободный мир, где вас ждет капитал.
— Это сколько?
— Это много. Очень много, поскольку вы будете помогать оттуда. Вы ценный кадр в силу личных свойств и знания обстановки, но не годитесь для жизни в данной стране.
— Это почему же?
— Вы романтик, Евгений Романович, как мне было сказано, вас заразили здешним романтизмом. В самом русском его вреднейшем варианте.
— В документах на наследство и на вызов проставлены мои паспортные данные? Есть моя фотография?
— Пока нет… на всякий случай. У меня было право выбора. Я выбираю вас.
«А ведь тоже романтик», — подумал Вэлос.
— Сейчас приклеим и проставим. У вас есть клей и черная тушь?
— У меня все есть. Но — погодите. Я сам. Какая указана национальность?
— Известно какая. Да ведь это без разницы. У нас с вами нет национальности.
— Однако иностранец вас настроил!
— Я был всегда готов. Я с детства чувствовал призвание к оккультизму.
— Так. Последнее: каким образом юридически передать вам практику, если я являюсь подпольным доктором?
— Никаких затруднений. Вы мне пишите доверенность, по которой я функционирую как ваш помощник-лаборант — для сегодняшних пациентов. Будущих приобретаю сам. Вы правильно подготовили духовную, так сказать, атмосферу, я займусь больше бизнесом и политикой, не оставляя без внимания «классиков», разумеется. Лет через семь-восемь, когда эта страна проникнется мировой цивилизацией через высшие сферы-органы, я зарегистрируюсь официально как народный целитель и астролог. Квартира, естественно, переходит ко мне сейчас. Пока я ее снимаю, потом прописываюсь. Ведь у вас готов для членов семьи кооператив?
— Готов. Давайте документы.
— Пишите доверенность.
Сделка заняла считанные минуты. На прощание студент заметил любезно, что скоро доктор сможет завести камин натуральный. (А в выключенном вдруг загорелся огонь!) «И я заведу, когда кончится социализм». И исчез. Вэлос немедленно приказал Маргарите связаться с Никольской больницей: выписался ли больной Плахов? Выписался, но еще там. Чего-то ждет.
— Жека, не связывайся!
— Ты ничего не понимаешь. Я должен.
— Я понимаю, что он способен на все.
— Я тоже способен на все.
— Попробуй только не возьми нас в Швейцарию! Посажу.
В кабинет ворвались детишки с мячом. «Ни один из них не наследник, — подумалось в каком-то странном облегчении. — И ее ребенок не наследник. Потому что я страдаю романтизмом». Разноцветный мячик порхал в псевдоиностранной пещере, задевая люстру; хрусталь звенел пронзительно и печально; шальной бросок — задет электрический шнур, инфернальный огнь погас.
Вэлос лихо промчался по Ленинскому проспекту (воскресный простор — относительный, конечно), выехал на Садовое кольцо, и его мощно потянуло на север, в тот уголок на Новослободской, где прошло детство и где сейчас… нет, ясновидение не его сфера, но что-то там творится, несомненно.
Декадентский дом встретил демонами трагедии под крышей и пьяненьким мужичком в фуфайке. «Милости просим! — просипел мужичок и распахнул дверь в парадный подъезд. — Завсегда рады!» Уголовный дружок доктора филологии, сообразилось мигом и цепко, эх, не поговорили по душам с профессором. Двустворчатая дверь не заперта, хозяев нет — неужто подвело чутье? — зато племянники налицо, оба. На столе, на голубой скатерти в глиняном кувшине пылает полураспустившийся пурпур царей. Ежели не сам профессор, то доказательство его злодеяний (помилуйте! тянет за собой малолетку, восемнадцати-то нет, тянет туда, где скрежет зубовный!) — доказательство также налицо. А вот и еще одно! Вэлос схватил Лизу за руку, она вырвала и спросила строго:
— Что вам тут надо?