Вот въедливые старики попались. Один, не глядя, руки засек, другой… какие странные глаза. Что ему нужно от меня? Врать расхотелось, да и какой интерес, если виден насквозь? Захотелось отключиться, завалиться на диван, взять Блока… Кажется, в сумке, не забыл? Маленький синий томик… сейчас он одержим: «Ты в поля отошла без возврата. Да святится имя Твое…» — что за непонятная мука? Июльские поля за окном. Нет, другие, совсем другие, пустые и холодные, под Петербургом. Страшные поля, Страшный Суд… отключиться не удалось. Алеша не принял в расчет свою подружку, прелестную и отчаянную, и услышал с некоторым ужасом:
— Он правда сидел, за изнасилование.
Сильно сказано! Ничего не осталось, как продолжить игру, пробормотав:
— Мадам, вам ничего не угрожает.
В гневной паузе цыганский вождь, словно медведь в клетке, повернулся набок, с тяжким стуком упал в проход топор. Паузу переполнили древние полунощные тени душегубов.
— Хорош? — хрипло спросил цыган, свесивши голову с полки. — Ну-ка, малый, дай сюда.
Дама вздрогнула, Алеша повиновался, Кирилл Мефодьевич заговорил успокоительно:
— Откуда топорик?
— С Астрахани, с базара. — Повеяло Востоком, Персией, блеснуло лезвие в руках и спряталось в мешок. — Хорош?
— Производит впечатление.
— У меня такое впечатление, — заметила дама, — что я на самом дне.
— Ну, ну… народ славный, симпатичный, шутят. Просто вы не знаете, что такое дно.
— А вы знаете?
— Все больше убеждаюсь, что дна нет… — Кирилл Мефодьевич как-то горестно задумался, — нет пределов. Вот еду с процесса. Двое ребят заперли одноклассника в подвале, пытали три дня, потом облили бензином и подожгли. Я спрашивал, понимают ли они, что он пережил за эти три дня.
— И что, что?
— Пока ничего. Почти ничего, но…
— Ужас! — воскликнула дама. А цыганский вождь проворчал:
— Хозяина нет. Кнута нет. У меня б не посмели.
— Отца нет, — как-то загадочно возразил Кирилл Мефодьевич.
— Детдомовцы? — уточнила дама. — Надеюсь, их расстреляли?
— Они несовершеннолетние.
— И сколько дали? — заинтересовался цыган.
— Восемь и девять.
— Мало.
— Какие славные, симпатичные сиротки, да, Кирилл Мефодьевич?
— Да нет, родители имеются, вполне респектабельные.
Он помолчал, потом добавил в непонятной связи: — А вы говорите: фантастика, детектив… нет ничего страшнее кондового бездонного реализма.
Реализм. Ужас. Июльский день померк, Алеша зажмурился: вот он в подвале ожидает смерти… нет. Не хватает воображения. Посмотрел на Кирилла Мефодьевича. Что значит: «Отца нет»? У Алеши тоже нет отца, и он живет в подвале. В полуподвале — тут разница: ведь на закате бывает солнце, и видно небо, то есть его стеклянные отражения в доме напротив через улицу.
— Вы видели их? — спросила Лиза. — Вы с ними разговаривали?
— Я их защищал.
— Как! — закричала дама. — Убийц?
— Они дети, как ни странно.
— Деньги, — пояснил цыганский вождь, впрягаясь в народную мудрость. — Тут большие деньги.
— Правда, Кирилл Мефодьевич?
— Гонорар я получил.
Дама ухватилась было за Марселя Пруста, раскрыла, захлопнула, прошептала:
— Вы предали того мальчика. Вы получили деньги за его смерть.
— Значит, надо было отказаться от защиты?
— Несомненно!
— Все так и сделали.
Алеша, не отрываясь, смотрел снизу на странного старика. Взялся бы он сам защищать садистов? Копаться в бездонных извращениях психики? Алеша усмехнулся. Как же надо любить…
— Денежки, значит, любите?
— Кто не любит? — отозвался цыган, Лиза вмешалась нетерпеливо:
— Вы все не о том говорите. Ну и пусть любит — зато он не побоялся, а вы бы испугались.
— Чего это мы испугались бы? — Алеша обиделся.
— Поступить не так как все. Он посмел и выбрал самое страшное.
— Гонорар! — бросила дама.
— Откуда вы знаете? Скажите, — она вгляделась в светлые глаза, — ведь не так? Ведь не только из-за денег?
— Вы правы, Лиза.
— Ну, зачем вы их взяли!
— Мне было очень нужно.
— Почему оправдываешься? — возмутился цыган, блеснули белки глаз, как давеча топор, непроницаемый блеск. — Ведь не украл? И украл бы — твое дело. У нас грудной ребенок знает про деньги. А вы где живете?
— Нет, они правы, что спрашивают, — быстро возразил Кирилл Мефодьевич, спустился на пол, очень худой и подвижный, надел сандалии (скорее, штиблеты — вот как называется это старье) и сел в угол возле двери, возле раскаленного синего неба.
Адвокат явно из захудалых, на кого спихивают безнадежные дела, одет убого, а руки уж никак не нежные, искривленные, будто раздавленные работой, и красные. Только глаза хороши, голос хорош… ну, профессионал, умеет зубы заговаривать. «Буратино, где ты прячешь свои денежки? На срочном вкладе из трех процентов?» (В тайны валютных операций Алешу когда-то посвящал дед — страховой агент.)