— Они главные.
— Распределим их роли. Не вдаваясь подробно в Эдипов комплекс…
— Благодарю.
— …все же замечу, что неприязнь к отцу и деду предопределила ваше отношение к системе. Сильное влечение к женской стихии привело вас к религии. Бабушка. Мама?
— Она человек не церковный, но, как многие женщины, уверует интуитивно.
— А жена?
— Да.
— Ваш бывший друг?
— В черную магию.
— Ни фига себе! Когда только люди освободятся от суеверий, тут тебе и Христовы чудеса, и языческие…
— Никогда, Борис Яковлевич. Находят новые и новые: фрейдизм, например.
— Это строго научный метод.
— Да, пока касается частностей, а не миросозерцания в целом.
— Ладно, продолжим с частностями, вернемся в Никольский лес. Сколько было пуль в пистолете?
— Восьмизарядный. Восемь. Израсходована одна.
— Вы стреляли?
— В соловья.
— Попали?
— Надеюсь, что нет.
— Скрип смолк?
— Мы сразу ушли.
— С парабеллумом?
— Мы его закопали.
— В лесу?
— В саду на даче.
— Зачем?
— Должно быть, продолжали играть в какую-то игру.
— В какую?
— Я не помню. Кажется, в «красных дьяволят».
— В первый раз вы мне отвечаете: не помню. Это очень важно. Как у вас вообще с памятью?
— Памятью наказан. «Мне отмщенье и Аз воздам».
— Все забываете?
— Наоборот: не умею забывать. Незабудки.
— Забавно, но мрачно. А где сейчас пистолетик?
— Мы его потеряли по пути в Грецию.
— Печально, коли так. Для полной законченности истории этот ключевой символ должен был всплыть в конце.
— Борис Яковлевич, да вы эстет.
— Что вы, что вы, я ученый. Начинающий. Итак, покончим с лесом. Какое ощущение связывается у вас с этим происшествием?
— Страх. Ужас.
— До сих пор?
— Да.
— Дмитрий Павлович, кажется, мы нашли тот искомый аффект, который мешает вам жить. Очевидно, с помощью защитных механизмов психики вам удалось вытеснить его в подсознание, проще говоря — забыть. Вы боитесь вспомнить. Остается всего лишь выловить ваше тогдашнее детское впечатление из преисподней памяти — образно говоря, восстановить в подробностях, — и произойдет катарсис. Это медицинский термин…
— Позаимствованный вашим Фрейдом из духовной сферы — очищение. Наша беседа — пародия то ли на исповедь, то ли на допрос.
— Неважно, какими путями, но вы должны вспомнить. Для этого мы обратимся к вашим фантазиям и снам, в которых как бы разряжаются аффекты. Сны неподвластны рассудку — вдохновение, должно быть, тоже?
— Случаются моменты, когда словно переходишь в другой мир… точнее — на пороге. Редко.
— У вас есть навязчивое сновидение, ассоциирующееся с Никольским рассветом?
— У меня все есть. Да, я ребенок, мне страшно, крадусь, прячусь в березовых кущах, солнце встает, вдруг выстрел — и я понимаю, что на опушке расстреливают моего деда.
— Потрясающе. Парабеллум послужил связующим звеном между двумя отдаленными событиями. Что дальше?
— Я должен найти могилу и нахожу — покрытую нежно-голубенькими незабудками. От них — ужас, и вдруг надвигается тень. Все.
— Тень от чего?
— Не знаю.
— Так. Теперь сопоставим этот сон с вашими произведениями. Вы знаете, что такое сублимация?
— Способ переключения энергии.
— Да. Либидо и агрессивность преобразуются в творчестве. Сможете вспомнить, что сочиняли после побега в Грецию?
— Как ни странно, да. Русскую сказку про Иванушку-дурачка и чудо-юдо.
— Ну, мотивчик у вас, погляжу, всегда один и тот же. Иван убивает чудо-юдо, конечно, пистолетом?
— Словом. Я использовал этот прием позднее в новелле «Черная рукопись» — потому и запомнил. Тоже не Бог весть что…
— Расскажите.
— В двух словах. Иван постоянно встречает — на улице, в магазине, в гостях — одного незнакомца, который вызывает у него тяжелое беспричинное чувство — это враг. Чтобы избавиться от него, Иван сочиняет и записывает историю, в которой убивает врага, а на другой день случайно узнает, что незнакомец — тут он впервые слышит его имя — найден в своей комнате убитым при загадочных обстоятельствах. Иван в припадке страха уничтожает написанное — и в тот же вечер, освобожденный, умиротворенный, глядит в окно: на тротуаре в голубых сумерках доброжелательно ему улыбается его враг. Слух оказался ложным.
— Что ж, ваш герой восстанавливает сочинение?
— Да. Но после этого убивает себя, не в силах жить с сознанием убийства.
— Как бы вы сами, Дмитрий Павлович, сформулировали идею новеллы?