— В честь знакомства они втроем пьют вино из одного стакана — и все перепутывается.
— Великолепно! А вот не захотела пойти в „Националь“. Откуда взялось такое вино?
— Из „Тристана и Изольды“. Или баба-яга наварила зелья. В общем, оно было всегда — из древнего духа Земли.
— Но откуда магическое вино в бедной хижине Кати?
— Его принес Валентин.
— С какой целью? Он еще не видел девушку.
— Не видел? Значит, он хочет навредить Платону.
— Он его любит.
— Ну, не знаю.
— Поль, — вмешалась Дуняша, — доктору хочется благородного героя. Пусть вино и приготовила баба-яга, ее бабушка, ясновидящая (их в горах полно), которая предчувствует судьбу Платона и готовит внучке запасной вариант.
— Так кого же любит Катя?
— Обоих.
— Стало быть, Валентин ни в чем не виноват?
— Вы не проникли в глубину моего замысла, — заявил Вэлос. — Виноват. В кульминационный момент — на охоте — он единственный видел, что выстрел был непреднамеренный, но молчит, ослепленный страстью. Как тебе такой ход, Мить?
— Ход банальный, сценка среднеевропейская.
— Ну, продолжай сам.
— Разноцветные всадники, рог трубит вдали, егеря следят напряженно за мановением белой руки в перстнях, ждут, когда Генсек XIII подаст знак — все в движении, в дрожащих солнечных пятнах, азарт, ветер, царский сокол злобно нахохлился, сейчас взлетит, заскользит, крыльями закроет солнце. А волк почти затравлен, но может скрыться в лесу, Платон на полном скаку подлетает к опушке (охота остается за холмом), стреляет в серую тень, кто-то падает с криком, а из чащи внимательно наблюдает его друг. Следующее действие: в камере смертника. Единственное окошко закрывает фанерный „намордник“, в котором Платон, естественно, просверлил дырку гвоздем из охотничьего сапога. Каждый вечер в ясных сумерках на углу площади стоят двое: аленьким цветочком горит сарафан рядом с черной одеждой друга-предателя.
— Но каким же образом, — перебила Дуняша, — его могли засудить? Ведь понятно, что студента и дровосека свел несчастный случай.
— Студент-диссидент неугоден Генсеку XIII, — проникновенно объяснил Вэлос, — доказательства подделаны, свидетелей якобы нет. Самого Платона мучит вина перед вдовой и сиротами. И вот наступает развязка. Валентин приготовил себе такой же охотничий костюм, как у друга, и сумел отвлечь внимание ребят из чрезвычайки. Нарядная группа в придворных мундирах бесшумно окружает укромную лужайку. Юноша верхом на белом коне, лицо в тени столетнего дуба. Сам начальник отдела по борьбе с бандитизмом, полковник Порфирий Петрович, целится из именного пистолета. Точно в сердце. Все кончено.
— А Платон? — поинтересовалась Дуняша.
— Эмигрирует. Граница рядом. Создает по горячим следам бестселлер „Драма на охоте“ и становится знаменит.
— А Катя?
— Не в силах расстаться с могилой Валентина.
— Но ведь с его смертью магическое действие вина окончилось? Или нет?
— Да, но пролитая кровь крепче любого вина. Вино — кровь, чувствуете символику? Вообще это темный пункт, предложенная Полиной версия нуждается в доработке. Но в целом можно предлагать Шэ-Зэ, правда, Мить?
— Обязательно.
Все-таки свет грянул (Мамедовна раздобыла проволоку у нижних соседей, Дуняша пошустрила, Карапетян собрал по тридцать копеек, внучка не поняла и не дала, сложились еще по десять, друзья удалились, когда Соломон нарочито загремел „кандалами цепочек дверных“), коммуналка впала в сон, промозглый обворожительный вечер перешел в ночь, она читала, он „как дельный“ сидел за письменным столом, борясь с самим собой. Подзуживало разыграть гоголевский вариант, и ежели б был камин (его широкий зев заделан, зияют отбитые останки мраморной доски на лепных столбиках), на худой конец „буржуйка“… но переть во тьме на помойку с чемоданом и спичками — это будет продолжением сегодняшних пародий.
— Поль, — сказал он, не оборачиваясь.
Она отозвалась не сразу (вопрос постепенно проник в сознание сквозь бердяевскую „Русскую идею“; тамиздатом — статья 70-я, хранение и распространение, до семи лет — их снабжали Никита да Вэлос), но отозвалась:
— Что?
— Я хочу пойти пройтись. Пойдем, а?
— Что тебе сказал Шубин-Закрайский?
Он тотчас пересел к ней на матрас.
— „Натурально, демонизм“ — вот что он сказал.
— Дурак.
— Ты так считаешь? Честно?
— А ты?
— Я на каком-то пределе. Как ты меня терпишь?
— Нет, что ты!
— Правда? Ты со мной?
Она взяла его за руку, прижала к груди, вздохнула.