Отчаяние часто вырастает не из злобы, а из боли. Человек надеется долго, истово, а потом, когда рушатся его представления о том, как должно быть, он проваливается в пустоту. Эта пустота кажется ему свидетельством собственной ничтожности и забытости Богом. В этом состоянии особенно легко принять ложь о том, что все кончено. Корни отчаяния тонки и извилисты: в нем есть и гордыня (“я должен был все удержать в своих руках”), и страх быть разоблаченным в своей слабости, и лукавое удовольствие в самооплакивании. Но под этим всегда скрыта тоска по смыслу, по опоре, по Тому, Кто силен там, где человек слаб.
“Отчаяние – это слепое суеверие, что Бог меньше твоей беды” – запомни это.
А надежда в своем поверхностном виде тоже часто бывает не духовной, а всего лишь психологическим бегством от страха. Она может быть ожиданием легкой судьбы, тихим сговором с миром, наивной иллюзией, что все обойдется без боли и креста. Такая надежда не очищена, не испытана и потому неустойчива. Истинная же надежда не живет в безоблачном небе, а как раз в гуще бурь. “Чем темнее ночь, тем чище свет надежды” – это ее подлинная суть. Настоящая надежда требует смирения, потому что она покоится не на своей силе, а на доверии Тому, Кто ведет нас через смерть к жизни. Она всегда сопряжена с внутренним трепетом, с готовностью принять и страдания, и отверженность, и долгую ночь без откровений, не переставая ждать рассвета.
И вот, в самой сердцевине этой дилеммы начинает пробуждаться то, что можно назвать синергическим качеством. Не полу-надежда и не полу-удрученность, а новое зрение, когда человек видит свои страхи, свою немощь, свою склонность отчаиваться, но смотрит на них в свете Божьем. Он перестает опираться на собственную устойчивость, перестает требовать от себя того, чего может дать только благодать. И тогда даже отчаяние становится учителем. Бог иногда ведет тебя в отчаяние, чтобы отнять у тебя последнюю ложную надежду – на себя. В этом состоянии души исчезает напряжение борьбы между надеждой и отчаянием, потому что и то, и другое отдано в руки Того, Кто сильнее сердца нашего. Душа начинает тихо покоиться на обетованиях, даже когда не чувствует их. И это уже не человеческая надежда, а нечто большее – упование, которое выстрадано, выкрикнуто сквозь слезы, и потому несокрушимо.
Для такой трансформации нужен особый внутренний труд. Прежде всего – сознание собственной борьбы. Не пытайся заполнить ее шумом дел, разговорами или иллюзиями. Остановись и прислушайся. Тишина перед Богом страшнее всех бурь, но только в ней слышится голос жизни.
Когда всем существом осознаешь: “Господи, это безысходность, я в отчаянии. Все безнадежно” – это и есть начало пути. Потом придет различение духов: что в тебе от смерти, а что от жизни? Спроси это в молитве, не спеша, не требуя ответа сразу. И смотри на свою дилемму через Евангелие: как бы Христос отнесся к твоей боли? Не упрекнул бы Он тебя, но взял бы за руку. Обнажи свое сердце – и позволь себе быть слабым пред Богом. Без пафоса, без попыток продемонстрировать духовную зрелость. “Господи, я не могу, но Ты можешь” – вот самая настоящая молитва покаяния. За ней приходит смирение и послушание. Не просто пассивность, а твердое согласие на Его волю: “Да будет Твоя, а не моя”. И тогда по благодати произойдет, не строительство новой надежды своими руками, а открытое место, куда может войти Дух. Это может быть долго. Это похоже на медленное таяние льда, под которым вдруг зазвенела живая вода.
Вот так постепенно в душе возникает новое качество – упование. Оно не похоже на ту легкую надежду, что была раньше. Оно крепче, потому что прошло через огонь отчаяния.
“Упование рождается на пепелищах несбывшихся надежд”.
Это качество уже не ищет утешения в том, что все будет так, как хочется. Оно спокойно даже в неизвестности. Оно дает сердцу способность ждать без истерики, плакать без безысходности, радоваться без требовательности. Оно умеет сказать: “Даже если нет, все равно Ты благ”. Это упование проявляется в жизни как глубокий внутренний покой, не отменяющий слез и боли, но делающий их светлее. И оно отличается от прежних крайностей: это уже не надежда из страха, не отчаяние из гордости, а ясный взгляд, обращенный в вечность.
У роста упования свои пути. Аскетика дает душе строй – через пост, молитву, хранение ума. Пост учит сердце быть свободным от привязанностей, молитва соединяет его с источником жизни, а хранение ума спасает от хаоса страстных мыслей. Дисциплина помогает наблюдать свои состояния без паники, трезвенно, мягко. Внутренний диалог: не осуждать себя, но и не льстить себе. “Истина о себе всегда лечит, если принять ее пред Богом”. Живое восприятие мира – видеть все, даже скорби, как дар, ведущий к смирению. Память о смерти тут не для мрака, а как внутренний компас: “Помни, что все временно, кроме твоей души”. И конечно, открытие помыслов сердца духовнику – чтобы не остаться наедине с иллюзиями, которые так ловко маскируются под духовность.