Огромный караван, вышедший 25 марта 1924 г. из Дарджилинга, следовал по давно известному маршруту через Тибетское нагорье и перевалы к Эвересту. Для транспортировки экспедиционного груза потребовалось более 350 лошадей, мулов, ослов, волов и яков. Как ни внушительно звучат эти цифры, позже все же сделали вывод, что такая «сверхорганизация» делает экспедицию чрезмерно громоздкой и дорогостоящей.
В пути тяжелый приступ малярии вывел из строя генерала Брюса; руководство перешло в руки Нортона. В конце апреля был установлен базовый лагерь в ущелье Ронгбук.
Погода все время им благоприятствовала, и все были уверены в успехе. Не хотелось терять времени, и тут же, согласно тщательно разработанному плану, приступили к созданию первых трех лагерей. Уже на 17 мая планировался штурм вершины. Но май, считающийся, как правило, месяцем хорошей погоды, в этот раз был по-зимнему холодный, с большим количеством осадков. В лагере 3 (6400 м) термометр показывал минус 30°, и дважды приходилось возвращаться в базовый лагерь (5040 м). Это отступление при свирепой снежной пурге и лавино-опасности стоило жизни двум носильщикам и вывело многих ― как сагибов, так и шерпов ― из строя. Когда в последних числах мая наконец установилась прекрасная погода, силы экспедиции были уже значительно ослаблены.
Снова заняты все лагеря до Северного седла (6985 м), и 1 июня даже установили лагерь 5 (7710 м), но этого еще было недостаточно для окончательного штурма. Нортону удалось добиться, чтобы три «тигра» (лучшие высотные носильщики) дали согласие подняться еще на один этап ― хотя бы с грузом в 9 кг. Открывающаяся на север ниша в скалах представляла относительно удобное место для лагеря. Шерпы очистили этот участок и сложили подпорную стенку. На протяжении всего северо-северо-западного ребра нет ровной площадки, на которой можно было без подобного «строительства» установить палатку 2 м длины. Затем носильщики спустились на Северное седло, Нортон и Сомервелл остались одни.
Лагерь 6 (1924 г.) находился на высоте 8145 м. Это, безусловно, самый высокий лагерь, в котором когда-либо ночевали люди. Большинство физиологов до этого считали невозможной ночевку на такой высоте. Тем более примечательно, что в дневнике Нортона имеется заметка: «Лучшая ночь после лагеря 1».
4 июня 1924 г. Нортон и Сомервелл вышли в 6 часов 40 минут. Было солнечно и почти безветренно ― идеальный день, какой весьма редко встречается в верхних зонах Эвереста. После часового подъема они вышли к «желтым плитам». Этот желтоватый известняковый песчаник и сланцы, тянущиеся поперек северного склона массива, образуют длинные полки и уступы, по которым легко идти, пока они не покрыты снегом. Тем не менее, альпинисты из-за недостатка кислорода продвигались очень медленно: они шли без высотных дыхательных аппаратов. После каждых нескольких шагов им приходи лось останавливаться на отдых, кроме того, Сомервелл мучился «высотным кашлем».
У верхнего края «желтых плит» они к середине дня приблизились к большому кулуару, отделяющему северовосточный гребень от вершинной пирамиды. Сомервелл остался здесь: сильная боль в горле заставила его сдаться. Но все же, борясь с удушьем, он сумел здесь, на высоте 8540 м, сделать ставший впоследствии известным снимок вершины Эвереста. Отважный Нортон еще не признал себя побежденным и в одиночку продолжал штурм. Но за один час он смог преодолеть только 270 м по горизонтали и 30 м по вертикали. Убедительный пример тому, как невероятно медленно продвигается на такой высоте даже хорошо тренированный и акклиматизировавшийся альпинист.
Подъем вблизи большого кулуара становился все труднее. Дело в том, что над песчаными сланцами залегает темно-серый кремнистый известняк, образующий заметную крутую ступень, тянущуюся от первого и второго взлета северо-восточного гребня через весь северный склон Эвереста. Чтобы выйти к большому кулуару, Нортону пришлось обойти два контрфорса. Здесь были только узкие, покрытые пушистым снегом полки и черепицеобразные плиты. Дважды ему пришлось вернуться, чтобы найти другую, более удобную полку. Большой кулуар был заполнен глубоким пушистым снегом, в котором он проваливался по колени, а местами по пояс. Для идущего без страховки одиночки пересечение кулуара было рискованно, но он все же перешел на другую сторону. Там стало еще хуже. Выступов никаких не было, и в случае срыва нельзя было удержаться. Нервное напряжение сказывалось во все увеличивающейся усталости, и в связи с кислородным голоданием появились признаки нарушения зрения.