Они кормятся патокой
прочь уплывающих сновидений —
сладковатой тягучей бессмысленной
легкой, как воздух,
и дают оседлать себя призракам — духам умерших,
новым душам, еще вознестись не успевшим.
Мчась по воздуху ввысь,
рассыпаются сотней мохнатых искристых
мотыльков, нимфалид, махаонов, огнёвок, ночниц,
превращаясь в пыльцу, серебристую звездную пыль,
ниспадая на землю пушистыми хлопьями пепла —
облачками воздушными — дымкой — клочками тумана,
оседая, свиваясь в кольцо — колесо — карусель
темных, плавно кружащихся
листьев — чаинок — махорочных крошек — снежинок,
обманувших часы, огибающих времени ход,
непреложно стремящихся лишь к маячку сигареты,
заблудившихся, не отыскавших
приют — утро — пристань — постель,
безнадежно потерянных, сбитых со следа.
Уплотняясь в душистый шершавый
рассыпчатый крупный табак,
возвращаются барсы в шкатулку с секретом.
Гамлет
О, видит бог, забвенье хуже смерти,
Остывшая любовь измены горче
И мнимого безумия нелепей
Зло и коварство суетного мира.
Король убит. Да здравствует король!
Блажен лишь мертвый шут да лицедеи.
Весь смысл предпринятой Создателем затеи —
Дать каждому поверить в свою роль.
Ах, если бы из всех возможных слов
Одно-единственное верным оказалось!
На острие клинка — бесславный приговор.
The rest is silence.
«Если буквы были бы зернами…»
Если буквы были бы зернами,
светлыми, гладкими зернами,
бережно высадил бы их
в теплую рыхлую землю:
разные зерна разных алфавитов —
суахили, португальского, иврита.
Через время они превратятся
в чудесные, небывалые
растения и травы,
которые будут перешептываться на ветру,
каждое — на своём наречии,
безусловно, понимая друг друга.
Если буквы были бы птицами,
я кормил бы их крошками, как голубей,
и запустил высоко-высоко в небо,
выше солнца и звезд.
Спустя несколько тысячелетий они возвратятся,
неся в своих крошечных клювах зеленую поросль.
Конечно, буквы не зерна и, уж тем более, птицы.
Но в сердце моем проклёвывается росток.
Каждый раз, когда я читаю,
он становится чуточку выше, превращаясь в побег,
растет.
Море Морзе
1
Читающий эти строки!
чтя Кодекс Электротока,
нанизывай web-горизонты
на зоркость мятежного ока.
Отважно курсорь по безбрежью
названий, цитат, фамилий,
легко прошмыгнув меж флотилий
бит-байтовского зарубежья.
Ах, невод коварен паучий!
Отыщешь ли порт Ариадны?
В тебе еще жив Ихтиандр,
Но Улиссу он не попутчик.
Нутро твое вывернет качка,
смешав заголовки и сноски.
Подпольным связистом Дубровским
шифруешь пробелы. Как датчик,
отстукиваешь посланья
в неровном чечеточном ритме —
пульсацию внутренней битвы,
прозренья безумства на грани.
Насайтившись и отчатясь,
выходишь из батискафа,
заметив, как вьется по шкафу
рассветная тонкая завязь.
Уже зазвенели трамваи,
шуршат по асфальту шины,
злодеи несут в метро мины
на жертвенный стол Минотавру.