День и ночь идет караван,
День и ночь я блюю за борт,
Нас не выпустит океан,
Нас не примет аэропорт.
Колесо — это циферблат,
Циферблат — это смерти ось,
Так вертись быстрее стократ,
Время, жалящее насквозь!
Я не помню, когда и как
Буду ранен и где — убит,
Оброненный мною медяк
Станет сверстником пирамид.
Время, я твой верный солдат,
Я — в обрывках памяти снов.
Если нет дороги назад,
К Вечному Пути я готов.
Зачерпнуть бы Звездным Ковшом,
Опьянить себя молоком
И увидеть с самых дальних высот
Дом.
2
ласковая синяя высь, я молюсь лишь одной тебе,
я гадаю по облакам, по траве, по талой воде,
по деревьям, по годам, по губам,
по морщинам, по чужим городам,
на свечах, на отражениях, на
ранней проседи, остатках вина,
одинокой ночью, суетным днем
лишь о нем, лишь о нем, о нем.
3
— Еду.
— Когда назад?
— Когда свой цвет изменят глаза.
— Напишешь?
— Рукою по воздуху. Ты этих слов не отыщешь.
— Звони.
— На заставе горят огни.
— Одевайся теплее.
— Уже вечереет.
— Правда, все будет хорошо?
— Но! Пошел!
«Утроба утра изрыгнула…»
Утроба утра изрыгнула
к подножью мусорника
склизкое ничто —
ошметок, пол-младенчика.
Успели
полакомиться кошки. На пустырь
Его отнес и прикопал
Ссутулившийся старый дворник.
Напился к вечеру. В бреду угарном
Привиделось ему кошмаром:
по небу,
промозглому и сизому, где звезды —
кровавые болотные комочки,
он убегал от ярости
обезображенных оскалом женщин,
зажав в ладони липкий леденец,
и превращаясь на ходу в клубок
беспомощного сморщенного тельца,
спешащего найти дорогу-выход
утробы из.
«не материнское это дело…»
не материнское это дело
шататься ночью по городу,
подбирать окурки,
пить с кем попало в сквере,
на детской площадке спать,
прикрывшись ворохом старых газет,
быть разбуженной утром
дворником-эфиопом
«ты же женщина! ты же мать!»
(женьшень?
мать-и-мачеха?)
я гулящая, пропащая,
ненастоящая
ты меня выдумал, милый,
ты меня создал,
ибо ты — космос,
ты огромен и необъятен, как ночное небо,
я собираю-ловлю губами
родинки-звездочки твоего тела
выцеловываю,
вышиваю,
тку,
перелицовываю
полотно-стенограмму нашей судьбы
матери знают голоса всех своих детей
матери помнят голоса всех своих погибших детей
матери слышат голоса всех своих будущих детей
«пунктиром намечен курс…»
пунктиром намечен курс
и ниточкой рвется пульс
на страны и города
на лица, вокзалы, года
разбросанных «я»
не счесть
разбитых моих сердец
то там, то здесь
Двойная аспирантка
Променяла Канта и Гегеля
На эффект упражнений Кегеля,
Глубину и суть диссертации —
На учет в женской консультации.
Заявила:
— Ах, мама!
У меня личности удвоение —
Я — целостность, округлость шара,
чреватого
великим перевоплощением,
разбухшая почка неудержимого завтра,
которое —
сопли подтерев и оставив парты —
очудесит человечество
новой чушью.