Как сталось, что за годы в Итериане они так и не пришли к этому разговору? Наверное, не время было. А сейчас — в самый раз. Делиться потерями, каяться в ошибках.
Но ошибки Тьена еще поправимы. И слушая отца, он вместе с тем прислушивался издали к стуку родного сердца.
— Она не обещала остаться навсегда. Наоборот, обмолвилась как-то, в самом начале, что все еще изменится, возможно, и она вернется домой. Ей ведь трудно было, особенно в первое время — в чужом мире, без крыльев. Плакала ночами. Иногда пропадала на несколько дней. Когда ты родился, стало полегче. Она так радовалась тебе. Лишь иногда… Впрочем, пустое. Она тебя очень любила…
— Я знаю, — Тьен потянулся через стол и пожал руку понуро опустившего голову археолога. — Я ее тоже. И я помню, что обещал.
Наверное, не нужно было упоминать об этом сейчас, но уже вошло в привычку всякий раз, когда речь заходила о матери, повторять старое обещание.
Генрих вкинул голову. Но промелькнувшая во взгляде никому конкретно не адресованная застарелая ненависть быстро угасла — все же это был день совсем других разговоров.
— Ты обещал, да. Портрет. Фернан должен был забрать его из музея.
— Видимо, забыл. Ты же знаешь Фера…
Тьен отвел глаза: Фер никогда и ничего не забывал. В отличие от него.
А он забыл обо всем на свете, потому что…
Софи.
Как она там? Что делает? О чем думает?
Он мог бы сейчас находиться рядом, неслышимый и невидимый, или даже отсюда следить за ней. Но это было бы неправильно, особенно в свете ее сомнений.
И как ему смотреть на нее, не имея возможности прикоснуться? Стоять за ее спиной, чувствовать запах, слышать дыхание и не дотронуться, не прижать к себе, не утопить пальцы в мягких волнах волос…
— Прости, — проговорил Генрих сконфужено, словно сумел заглянуть в его мысли. — Я снова о своем. А должен, наверное…
Тьен непроизвольно фыркнул. Должен что? Утешать его? Уверять, что все решится? Так он это знает. Только тоскливо без нее. Каждая минута — вечность. Или сказать, какой он дурак, что сам не объяснился с Софи? Он знает и это.
— Должен был извиниться, что не понял тебя сразу, — закончил отец, борясь с неловкостью. — Не поверил в то, что эта девушка так много значит для тебя.
— Много, — согласился шеар. — Все.
— Расскажешь мне о ней?
Невинная просьба неожиданно всколыхнула в душе волну протеста.
Рассказать — это как поделиться. А поделиться — значит, отдать частичку бережно хранимого.
К такому Тьен был еще не готов. И вряд ли будет готов когда-нибудь.
— Она замечательная, — сказал он, не желая обижать отца молчанием. — Добрая. Умная. Красивая. У нее есть младшие брат и сестра. Она воспитывает их сама, без родителей. Мы познакомились, когда… она спасла меня. Подобрала раненого на улице и притащила домой.
Все, что связывало его с Софи, не получалось объяснить словами. На словах выходило банально и пошло.
— Раненого? — встрепенулся Генрих.
— Да. Я же говорил, чем занимался. До встречи с ней. Но… Расскажи лучше ты. О маме.
Если Лэйд и удивился, то виду не подал. Ему и самому, наверное, приятнее было вспоминать свою сильфиду, чем слушать о незнакомой пока девушке. И делиться он не боялся. Ему нечего уже было терять. Вспоминал. Рассказывал. И Тьен, слушая его рассказы, скучал, и по матери, и по тем беззаботным временам, когда не верил в существование Дивного мира и не догадывался, что является его частью.
Но сильнее всего скучал по Софи.
Сколько еще ждать?
Скоро наступит вечер. Сад и душу заполнят сумерки.
А там и ночь. Затем — утро…
Всего за несколько дней он привык просыпаться рядом с ней и сейчас не мог представить утра без ласкового тепла под боком, без приятной тяжести умостившейся на плече головки. Хоть не ложись…
Подумав, что Генрих проголодался за день, Тьен предложил поужинать в каком-нибудь ресторане. Вспомнил, что так ни разу и не взял отца на автомобильную прогулку, и вел машину не торопясь, позволяя Лэйду насладиться мягким ходом машины, удобным пассажирским креслом и свежим ветерком…
И вдруг затормозил.
Затем, так же неожиданно, позабыв, что подобные маневры могут напугать пожилого человека, нажал на газ, и автомобиль, сорвавшись с места, полетел по улице, чтобы вскоре остановиться у дверей небольшого ресторанчика.
— Пап, я… Это срочно. У тебя есть деньги? Закажи что-нибудь на свой вкус. Я скоро вернусь.
— Все хорошо? — забеспокоился Генрих.
— Надеюсь, что да.
Девушка стояла на перекрестке. Отошла всего на пару кварталов от дома и заблудилась на знакомых улицах. Оглядывалась растерянно, не зная, куда идти дальше. Сошла с бордюра на дорогу, чтобы перейти на противоположную сторону, и тут же вернулась назад.