Эйнар догадывался, что могло стать причиной подобных перемен, однако предпринимать что-либо по этому поводу не торопился.
Девушка не выдержала первой:
— Шеар Эйнар, я должна вам сказать…
Она запнулась, закусила губу и опустила смущенно глаза. Щеки вспыхнули румянцем.
— Эсея, — шеар осторожно взял ее за руку. — Я… тоже хотел сказать… Но, быть может, нам лучше остаться друзьями?
— Вы о чем? — встрепенулась сильфида.
— Я? — Эйнар выронил ее ладонь и отступил на шаг. — А ты о чем?
— О пещерах, — она тоже отшагнула назад. — Понимаете… тут… времяидетиначечемснаружи…
— Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить… Что?!
— Этьенменяпопросилвасувестиситериана, — выпалила сильфида. — Наверноеужеднядвапрошло…
— Сколько?!
— Днядва, — пискнула она, сжавшись.
— У-у! Днядва! — передразнил он сердито. — Зачем?
— Ончтотозадумалопа… Он что-то задумал, — сильфида взяла себя в руки, а Эйнара — за руку и потащила в сторону выхода. — Что-то опасное. Поэтому и не хотел, чтобы мы были на приеме. Но, может быть, мы еще успеем!
Вот и дружи после такого с девушками! Вот и доверяй братьям!
А уж как отец рассвирепеет, если он и правда опоздает к началу приема!
Хотя, если верить тому, что рассказывала на лету Эсея, у родителя сейчас хватало других проблем…
Холгер предполагал, что без проблем этот прием не пройдет, но реальность превзошла все ожидания.
Каменная ловушка. Зловещий полумрак. Дрожащее пламя светильников. Воздух теплый и спертый. Два десятка ильясу. А хуже всего — ощущение полного бессилия. Правитель и после схваток с пустотой не испытывал подобного. Сила не покинула его, но стала неуловимой, непослушной. Он чувствовал каждое из начал, землю, огонь, воду, воздух, и ни к одному не мог дотянуться.
В запаянном наглухо склепе властвовала тьма. Но эта сила ему не подчинялась. Только один управлял ею.
Шеар-полукровка.
Темный шеар.
Его сын…
— Знать правду — мое право! — Этьен находился шагах в десяти от него, но Холгер ясно видел его лицо и горящие гневом глаза. — Думаю, все присутствующие согласятся с этим.
Они согласятся с чем угодно, лишь бы выйти отсюда невредимыми.
Выйдут, и что потом?
Неужели этот мальчишка не понимает, какие последствия будет иметь его поступок?
— Даже четверо не оспаривают этого, — добавил сын веско. — Иначе мне вряд ли разрешили бы воспользоваться… такой помощью.
Передергивает.
То, что четверо не вмешиваются, еще не означает, что одобряют.
Но они позволили ему окружить себя крылатой тьмой. Почему? Потому что он, Холгер, нарушил давний договор?
Правда не должна была открыться…
— Правда должна открыться! — голос Этьена прозвучал отражением его мыслей. — Я требую этого даже не как сын, потерявший мать. Я требую этого как шеар, долг которого блюсти справедливость в Итериане и за его пределами.
Гул прокатился по рядам стихийников. Негромкий, но единодушный: шеар не станет препятствовать честному суду… и пусть это скорее закончится…
Сотня требовательных взглядов сверлила правителя.
Им не нужна справедливость.
Многие из них не знали Аллей, а тех, что знали, не тревожила ее судьба.
Половина собравшихся, если не больше, откровенно недолюбливала Этьена.
Им и Холгер теперь, когда пустота отступила, не слишком-то нужен.
Все, чего они желают, — вырваться отсюда.
Прошло лишь несколько минут, а они устали уже от душного мрака, от страха и бессилия.
То ли еще будет.
— Я… — Правитель запнулся: горло саднило, хотелось выпить воды… — Я уже говорил, что не знаю, кто повинен в случившемся с твоей матерью.
— Ложь, — гневно перебил Этьен.
Волна ярости прокатилась от него и разбилась о стены.
Пол гулко затрясся. Пламя светильников взметнулось вверх. Длинные языки проснувшихся саламандр лизнули шелковую обивку… Но голодным элементалям не позволили разгуляться. Хозяин тьмы взмахнул рукой, и пожар задохнулся, не разгоревшись.
Только воздух, и без того тяжелый, наполнился едким дымом.
Заслезились глаза.
Дышать стало труднее.
Кто-то закашлялся, послышался тихий плач, и ильясу, словно всполошенные птицы, взмахнули крыльями, ловя очередной всплеск страха…
— Ложь, — повторил Этьен, властным жестом приказывая теням отступить от стихийников и опустить мечи. — Я устал ее слушать. Правду. Здесь. Сейчас. При свидетелях. От тебя или… Или тот, кто принес смерть в мой дом, если он находится среди нас, признается сам.