Оставив актера в кабинете, шеар прошел в «процедурную». Софи, взволнованная и обрадованная, даже не подумала осмотреть здесь все. А ведь он готовился!
У стены, скрытая широкой белой ширмой, стояла большая эмалированная ванна. Вода в ней была подкрашена кристаллами марганцовки в нежно-розовый и источала аромат лаванды. Под окном располагался стол, за который мальчика следовало усадить после водных процедур. Аппарат для стимуляции глазного нерва представлял собой окуляры с толстыми линзами, установленную на столешнице рамку и две электрические катушки, после включения испускавшие голубые молнии разрядов. К дужкам очков были прикреплены провода, уходившие в ту же коробку, от которой шло питание на катушки, но не подключенные к общей цепи. Это создавало впечатление, что во время сеанса пациент получает электрические импульсы.
Тьен рассчитывал, что Люк увидит в конце «процедуры» слабую вспышку. Для ребенка, чей мир четыре года назад накрыла тьма, это станет лучиком надежды, настоящей радостью, которую шеар хотел разделить с ним. Но теперь, из-за преждевременного выхода на сцену, приходилось уступить это счастье Лузу-Раймонду и возвращаться к Софи.
— Готовы, юноша? — спросил Этьен у раздевшегося и стыдливо прикрывшегося ладонями подростка. Воздух превратил голос мужчины в голос оставшегося за дверью актера, а интонации он вполне успешно скопировал. — Позвольте, помогу вам забраться в воду.
Люка он старался не рассматривать — больно. Так больно, что логика пасует перед чувствами, и сам начинаешь верить в свою причастность ко всему, случившемуся с мальчишкой.
— Осторожно, вот так. Плечи должны быть покрыты водой. Задержите дыхание…
Лавандовая вода слабо замерцала, когда шеар опустил в нее руки, зачерпнул в ладони живого света и пролил Люку на лицо.
Трудно было удержаться, чтобы не сделать все сразу. Вернуть здоровье пораженным болезнью органам, смыть оставленные оспой отметины, оживить тусклые глаза… Но он переборол себя: никаких чудес, только постепенное лечение. Потом, когда Софи и Люк все о нем узнают, они догадаются, но пока им проще принять правдивую ложь, а не сказочную правду.
— Проследите за ним, — попросил Тьен, вернувшись к Лузу. — Поможете выбраться из ванной. Полотенца в шкафу. После усадите к аппарату, как я вам показывал.
Темный коридор вывел к запасному ходу. Шеар дошел до двери, взялся за ручку, но открывать не стал — перенесся огненным сполохом в пустой двор, где оставил автомобиль.
Софи и Клер топтались у крыльца.
— Простите, нужно было отлучиться, — извинился, выйдя из авто, Этьен.
Цветочница равнодушно передернула плечами:
— Мог и не возвращаться. Я же говорила, ждать не нужно.
— Нужно-нужно! — перебила сестру Клер. — Тут ни лавочек нет, ничего! У меня уже ноги устали туда-сюда ходить… Можно в машине посидеть?
Мужчина распахнул перед ней заднюю дверцу, но девочка не спешила забраться внутрь.
— А за рулем можно? — для проформы смущаясь, спросила она.
— Можно.
Обернулся к Софи.
— Долго ждать? — спросил, словно не знал. — Тут есть одно местечко — напитки, мороженое.
— Мороженое! — радостно воскликнула Клер, но сникла под взглядом сестры.
— Мы побудем здесь. Ты нам очень помог, спасибо. Но дальше сами справимся. А тебя ждут, наверное.
Тьен сказал бы, что никто его не ждет, но это было бы неправдой. Ждали. Отец, свита. Но что с того, если за девять лет никто из них не стал ему ближе, чем девочка, рядом с которой он прожил всего три месяца? Если никому из них он так и не решился открыть свою большую маленькую тайну?
— Я не спешу, — произнес он уверенно.
Софи было не до него, Тьен понимал это, но находиться с ней рядом, пытаться говорить о чем-то, не получая в ответ ни слова, ни взгляда, чувствуя себя чужим и ненужным, было невыносимо. Потому он отлучился, купил бутылку газированной воды и мороженое для Клер.
— Вы точно не ухажер? — хитро поинтересовалась малышка, разворачивая обертку. — А то похоже.
Захотелось узнать, много ли мужчин баловали девчушку подарками и сладостями в надежде снискать расположение ее сестры и сколько из них преуспели в этом деле.
Возможно, он спросил бы, но отвлекла вспышка — та, которую увидел Люк. Яркая молния на мгновение прорезавшая многолетнюю тьму. А следом — взволнованный стук сердца, воздух, комом ставший в груди, не сорвавшийся с губ крик… Вместо радости — горе от того, что вокруг опять чернота.