Мы прилетели в аэропорт имени Кеннеди около обеда. Шон позвонил Паркеру, как только самолёт подъехал к телетрапу. Разговор был коротким и по делу.
«Он хочет, чтобы мы немедленно приехали в офис», — сказал Шон. «Он посылает Макгрегора за нами».
Я кивнул, но больше ничего сделать не успел. В этот момент дверь самолёта наконец с грохотом распахнулась, и толпа людей хлынула на свободу.
Шон был со мной холоден с тех пор, как я встала с его кровати тем утром, и осторожно пересел через проход, оставив меня рядом с мамой, хотя в клубе наши места располагались друг напротив друга. Я пыталась убедить себя, что он просто ведёт себя профессионально, что альтернатива — самому сесть с ней или оставить её в некотором затруднительном положении. Но тот факт, что я знала, что дело не только в этом, создавал лёгкую тревогу, от которой я никак не могла избавиться.
К тому времени, как мы вышли через главные двери терминала навстречу слабеющему осеннему солнцу, у обочины стоял огромный темно-синий Lincoln Navigator с зашторенными, как у лимузина, задними стеклами. Если
У всех сотрудников компании Parker был один общий знаменатель: эффективность.
За рулем был молодой чернокожий канадец по имени Джозеф Макгрегор.
Он присоединился к отряду Паркера сразу после двух командировок в Ирак. Я уже работал с ним раньше, и он был отличным водителем — он считал, что Нью-Йорк в худшем виде — это просто прогулка в парке по сравнению с улицами Басры под обстрелом.
Он остался за рулём и не выключал двигатель, пока мы загружали вещи. Даже объёмный жёсткий чемодан моей матери выглядел немного потерянным в огромном заднем багажнике внедорожника.
Она позволила нам усадить себя на мягкое кожаное заднее сиденье, словно не замечая, как быстро мы отъезжаем. Я сел рядом с ней, оставив Шона впереди, а Макгрегор нажал на газ и умчался.
«Итак, Джо, что за паника?» — спросил Шон.
«Лучше спросите босса», — сказал Макгрегор нехарактерно уклончиво.
Шон лишь пожал плечами.
Макгрегор свернул на Манхэттен по туннелю Куинс-Мидтаун под Ист-Ривер. Когда мы вышли, мама всю дорогу смотрела на возвышающиеся здания, выгнув шею. По крайней мере, я это понимал. Как бы я ни старался этого не показывать, меня всё равно часто поражали масштабы Нью-Йорка, а Манхэттен был одновременно густо застроенным и раскинувшимся. По мере приближения к Мидтауну богатство этого района становилось всё более очевидным.
«Куда мы идём?» — наконец спросила мама, начиная смущаться. Она махнула рукой в сторону своего наряда — строгая твидовая юбка, бледно-розовый комплект-двойка и накинутый на плечи кардиган. «В смысле, я не уверена, что я подходящая».
«Просто офис». Лицо Шона не выдало его отношения к такому пустяковому поводу. «Всё будет хорошо».
Мама всё ещё была недовольна. «Наверное, мне стоило переодеться», — сказала она.
Она выглядела небрежно и нарядно, с благовоспитанной английской манерой. Я подумывал сказать ей, что в Нью-Йорке чёрный — это новый чёрный, но передумал. Если бы я сообщил матери, что она рискует совершить модную ошибку, это бы её просто выбило из колеи, а я решил, что сегодня у нас и так будет более чем достаточно забот, чтобы справиться с ней.
«Всё будет хорошо», — повторила я, стараясь успокоить её, а не вызвать раздражение. Не уверена, что мне это удалось, но она оставила эту тему.
Вместо этого она спросила тихим голосом: «Как ты думаешь, когда я смогу… увидеть Ричарда?»
Если бы это был я, подумал я свирепо, и это был Шон, который был в беде, я бы никогда бы не перестал задавать этот вопрос с того момента, как мы вышли самолет. Это было бы моей первой и единственной заботой. Почему не было ваш?
«Это зависит», — коротко ответил я, — «отпущен ли он под залог».
Она выглядела обиженной. Шон полуобернулся на сиденье, и я увидел, как голова Макгрегора слегка наклонилась к зеркалу заднего вида, так что на меня смотрели три пары укоризненных глаз вместо одной.
Несмотря на пробки, поездка не заняла много времени. Офис Паркера располагался в недавно отремонтированном здании с внушительным входом на улицу и швейцаром в форме. Макгрегор обращался с моей матерью с уважением, обращаясь к ней «мэм», пока вёл её через вестибюль. Будь на нём кепка, он бы её приподнял.
Я отвернулся, чтобы не видеть, как в её глазах, когда она посмотрела на меня, зародилось недоумение. Как будто её дочь не общается с теми самыми бандитами и крестьянами, которых она всегда боялась.
Мы поднялись на одном из скоростных лифтов, который доставил нас в офисы агентства, и вышли в сдержанную роскошь приёмной. Я видел, как мама осматривает недавно установленную на стойке регистрации табличку с именем Armstrong Meyer, и был возмущен её возросшим интересом.