— Молодец! Быстро учишься. И запомни: дыхание затаила, крючок плавно нажала, выстрела не ждешь. Давай…
Курок громко щелкнул. Щелчка этого она, конечно, ждала, но все равно вздрогнула от неожиданности. «Если так пустой грохочет, то от выстрела вообще оглохнуть можно, наверное», — подумала.
— Да ты талант! — усмехнулась Маня.
«Веселая девушка!» — подумала Фаня и решилась спросить:
— А почему у тебя он в кожаном чехле, а у Якова — в деревянном?
— В чехле… Это кобура называется. У меня наган, а у Яшки — маузер. Он больше и тяжелее, его в деревянной кобуре носят.
Фаня кивнула.
— Что, понравился наш Блюмкин? Он многим нравится. Ты, девушка, с ним поосторожней. Так и до греха не далеко. Да не красней ты, не красней. Наше бабье дело известное. Слабы мы на любовь, — Маня подмигнула Фане и снова засмеялась.
— Маня, а почему ты так одета? И с оружием… Ты что ли солдат?
— Солдат. Солдат революции!
— Это как?
— Да так. Мы в Петрограде взяли власть…
— Мы?
— Да, мы — революционеры, левые эсеры и большевики. Только мы правильные эсеры, те, кто за революцию, за землю и за мир. А правые эсеры — не правые.
Фаня ничего не поняла. Левые, правые какие-то.
— А Яков кто?
— Яшка — наш человек. Левый эсер. Боевой товарищ, отчаянный до невозможности. Бандит, конечно, тот еще, первостатейный. Но правильный, идейный. Настоящий борец за счастье народное.
«Надо будет у него спросить, кто такие эти эсеры и в какие идеи он верит», — подумала Фаня и только тут поняла, что все время искала предлог, чтобы обратиться к Якову, а как еще-то разговор завести? Если встретятся, конечно.
— Ладно, Фаня, давай спать. Ложись на сундук, я тебе одеяло дам.
— Меня мать искать будет…
— Если до сих пор весь город на ноги не подняла, то до утра потерпит. Давай поспим, а то завтра дел много, и уже светает.
Фаня поворочалась на жестком сундуке и решилась все же спросить:
— Мань!
— А?
— Вот ты говоришь: я — солдат. Яков там воюет, а ты здесь? Почему?
— Меня вас поставили охранять, бестолковая. Спи давай.
Яков появился только через два дня, грязный, в кожаной тужурке, волосы всклокочены, под глазами черные круги.
— Выходите! — скомандовал оголодавшим и промерзшим жильцам. — Все, граждане, война закончена, можете отправляться по домам, в городе теперь наша власть. Никого не тронут.
Евреи зашумели, засуетились, собираясь в обратный путь.
— Хоть бы спасибо сказали, — крикнула Маня, вышедшая вместе со всеми. — Все-таки вам жизнь спасли!
Фаня решилась и подошла к Якову:
— Спасибо вам, господин Блюмкин!
— Не господин, а товарищ. Так теперь будем обращаться друг к другу. Никаких господ! Всем понятно?
Никто не понял, чем было плохо обращаться «господин», ну да ладно, главное, что опасность миновала.
— А ты, глазастая, — Яков взял Фаню за руку, от чего она вздрогнула и похолодела. — Жди меня. Я знаю, где ты живешь, завтра вечером — жди. Сегодня не могу.
Маня захохотала:
— Я тебя предупреждала! — а у Фани прямо екнуло что-то в животе, как-то неожиданно это было. И стало страшно. Ну, не то, чтобы страшно, а страшновато. Хотя и радостно почему-то. Вот так. Страшно и радостно.
Яшка при всей своей внешней суровости оказался обаятельнейшим парнем и прекрасным рассказчиком. Первым делом он занялся политическим просвещением семейства Рубинштейн. Папа Хаим сразу сказал, что ему эта их революция совершенно не интересна, еврея не должны интересовать такие глупости. Мама Сима тем более не захотела слушать: «Ой, я ничего в этом не понимаю!» Младших — попробуй усади изучать скучные вещи. Так что единственным слушателем — так получилось — стала Фаня. Теперь она примерно понимала, чем правые эсеры отличаются от левых, почему надо идти вместе с большевиками (она с изумлением узнала, что есть еще какие-то меньшевики, у которых радикальные — так сказал Яков, наверное, кардинальные, подумала Фаня — расхождения с большевиками и левыми эсерами), и почему надо непременно уничтожать всю контру (новое слово!): потому что революцию без крови не осуществить. И самому нужно быть готовым пролить свою кровь. Жертвенность во имя счастья всего человечества! И так Яшка про это счастье человечества говорил горячо и убежденно, что Фаня в какой-то момент теряла нить рассказа и просто любовалась его лицом и страстностью. В эти моменты он даже переставал казаться некрасивым.
А еще она с изумлением узнала, что он старше ее всего на два месяца. Вот уж никогда не подумала бы! Ему восемнадцать стукнет только в марте, а ей — в мае. Но все равно получается, он старше. Хоть и всего на два месяца. А выглядел — будто на несколько лет. Надо же…