Для плача установились свои время и место: ночь, Береговая, темная спаленка. Немногословная прислуга, убиравшая по утрам во всех комнатах, появляясь у нее, отмечала почти каждый день: «Обратно ветром глаза надуло, ровно как у кролика!». «Обратно» – это почему, интересно? Лулу что, сама себе создает ветер? Может быть, прислуга заметила ее пушистые ресницы и заговорила идиомами? Еще и кролики ровные почему-то… За что она почти полюбила этот русский язык летом?
В середине февраля, возвращаясь из гимназии, Лулу не-ожиданно увидела на улице брата! Он показался ей совсем взрос-лым в своей серебристой длинной шинели, в фуражке с околыш-ком. И он не выглядел сейчас мешковатым или неуклюжим. А главное это был ее РОДНОЙ брат! Вот, Агаджанова вечно хвалится, что ее брат учится в самой Москве, а когда приезжает, всюду берет ее с собой – и к друзьям, и в кондитерскую… Ничего такого Лулу, конечно, не ожидает, но можно расспросить Виктора, ездил ли он в Раздольное… Может быть, он тоже скучает у себя в Новочеркасске! Подойти надо. Ведь это так правильно! Убедив себя, она заторопилась вдогонку и нагнала его у магазина с искусно разбросанными в витринах тканями. Не обращая внимания на двоих спутников брата, Лулу, с трудом переводя дыхание, заговорила:
– Виктор, Виктор! Это я! Ты, наверное, не знал, что я уже в Ростове? Неожиданность, правда? Ты тогда раньше меня уехал, я даже не успевала…
– Однако, Курнаков, у вас, оказывается дама сердца из на-чальной? А то все скрывали… – рассмеялся длиннолицый кадет.
– За что вы ее жестоко покинули, коварный?
Виктор побагровел и, не глядя на тоненькую фигурку в меховой шапочке, переступавшую перед ним с ноги на ногу от нетерпения, буркнул:
– Болван! Сестра это! Чего тебе надо?.. кидается, как ненормальная… Я ее не помню даже…
– Сестра, но я ее не помню? Какие убедительные словеса! Может, припомните? Или у вас в первом и другие знакомства? – длиннолицый не унимался.
– Уходи отсюда, слышала? Пошли, господа, пошли, я требую! – он так резко развернулся, что полы шинели обвили его ноги.
– Курнаков! Погодите, нельзя же так, может, ей что-то нужно… сказать или спросить, – вмешался третий юноша, до этих пор упорно молчавший.
– Ерунда, я говорю. – Виктор свернул за угол. Рядом печатал шаг длиннолицый.
– Отправляйся туда, где поселили,– уходя, бросил ей брат, а третий, вступившийся за нее, нерешительно оглянулся еще не-сколько раз.
«Мануфактура Хохладжаева… мануфактура Хохладжаева», – Лулу, застыв на месте, читала и перечитывала вывеску, не понимая смысла написанного. Поймав себя на том, что перечитывает эти слова десятый раз, медленно повернула назад. Ей не хотелось сейчас ничего: ни отомстить, ни заплакать. Она даже не особенно удивилась поступку брата. Как она вообще могла рассчитывать на что-нибудь хорошее? Колючий порыв ветра заставил ее поднять воротник и глубже засунуть руки в муфту. Под ногами мела поземка, мороз пробирал, несмотря на теплое меховое пальто. Это потому, что холод охватил ее и снаружи, и изнутри. Сгущались ранние зимние сумерки. Прохожие попадались редко, в какой-то момент Лулу почувствовала себя единственным жителем пустого города, среди угрожающе темнеющих в синеватой мгле каменных домов. Она поежилась, но из упрямства шагу не прибавила. До страху ли, если нечего терять? Стараясь ни о чем не думать, Лулу шла по направлению к дому, к Бусе и … все. Однако она, как видно, напрасно считала, что обделена вниманием. Ее появление, более позднее, чем обычно, было замечено и прокомментировано. Господин Петров встретил ее в халате и шлепанцах на босу ногу:
– Раненько, раненько! Может, завтра мамзель и к утру зая-вится?
– Детка, детка, признайся, где ты пропадала? Знаешь, что случается с непокорными испорченными детками? – заклохтала, срываясь с кресла, Софья Осиповна.
С того самого случая с теткиными молитвенными собраниями Лулу, как правило, не отвечала на замечания или бормотала что-то несвязное и торопилась к себе, чтобы уткнуться в очередную, купленную на улице, тощую книжонку в бумажной обложке. Это всегда проходило без последствий. Но тут, словно какая-то пружина лопнула в ней и, вскинув подбородок, она закричала:
– Не говорю ничего! Какое вам здесь дело обо мне? – и, не глядя на остолбеневших Софью Осиповну и господина Петрова, ушла к себе, хлопнув дверью. Но на этот раз ее не оставили в покое, тетка пришла за ней:
– Прикуси язык! Вот это «спасибо» за стол и кров? Да не получай мы за тебя больших денег… О, Домна знает, что за сокровище подсунула!.. Я завтра бы выкинула тебя на улицу!
– Я и сама уйду! – выкрикнула Лулу. Если они вздумают поставить ее на колени, она будет драться, кусаться… и пусть хоть убьют. Ей все равно.
– Попробуй сделать шаг, отведу тебя в детское исправитель-ное заведение! Пусть за тобой тюремщики смотрят! – Софья Оси-повна как видно, не нашла другой угрозы и попала в цель. Лулу передернуло. Она не представляла, что это за заведение и как туда попадают дети, но догадалась, что это приют для воров и попрошаек. А может, туда и малолетних родственниц-грубиянок охотно принимают? Если бы кто-то мог заступиться и освободить ее из застенка, но о ней же никто не помнит! Иначе, разве посмели бы ненавистные хозяева, еще и получая деньги за нее, говорить такое? Закусив губу, она заставила себя не отвечать, а забилась под одеяло…
Нервная прогулка по ледяному ветру обернулась для Лулу простудой. Она проболела несколько дней, довольствуясь обществом Буси – теплым, и приходящей прислуги – никаким. Софья Осиповна, видимо, все-таки испугалась и приходила справляться фальшивым голоском, как себя чувствует «милая детка». Но Лулу неизменно отвечала резкостью. Даже когда зашел, потирая ладони, господин Петров, и с наслаждением сообщил, что маменька уже осведомлена о непотребном поведении дочери, а потому расплата не заставит себя ждать, она только презрительно фыркнула в ответ:
– Не боюсь, пустяки все! Что вам тут надо!
Она уже поняла за дни болезни, что угрозы, наказания и даже «исправительное учреждение» – это и правда пустяки. Ей нечего опасаться и не на что надеяться. Она никому не нужна.
ГЛАВА 3. ФРАНЦУЗСКИЙ НА ПАРИ.
В классе очень жарко. Запах акаций пролезает во все щелочки душистым медовым облаком, стоит во всей школе. Лулу вздохнула… Пасхальные праздники прошли давно, прошли почти так же нудно и скучно, как рождественские. Молебны по случаю войны, в которых они участвовали с классом в церкви и, даже, прямо на улице, наполняли ее возвышенными чувствами. Но во время каникул она ежедневно должна была с тоской выслушивать натужный шепот мрачных подружек Софьи Осиповны. Женщину, которая кричала истошным голосом во время этих сборищ, Лулу просто боялась. Особенно страшно было, когда во время припадка старушки кидались к кликуше и, тоже крича, требовали пророчеств и сведений о потерянных или украденных вещах.
Все же пахло весной и, несмотря на все невзгоды, у Лулу было приподнятое настроение. В последнее время, она много вспоминала Рамбуйе, мадам Клеро и мечтала, что когда-нибудь попадет туда опять. Как чудесно они справляли праздники! Пекли громадный пирог с сюрпризами, и за столом мадам Клеро сама раздавала ломти под шутки и пожелания. Ну, и веселились же они, разглядывая свои сюрпризы, особенно когда выпадало что-то неподходящее, или наоборот, очень подходящее! А весной они всегда ездили гулять к королевскому замку или к молочной ферме Марии-Антуанетты!