– Телеграмма – это так дорого оказалось, я последние медяки из кармана выгребала. В общем, вы поняли, почему я приехала...
– Да, теперь понял: просто захотелось домой.
– А телеграмму мою вы сразу поняли?
– Телеграмма – предмет твоей гордости, я вижу! Разобрал и заслуживаю уважения за это. Тем более, что благодаря соавторству безымянного телеграфиста это творение явилось совершенным образцом абракадабры.
– Ошибок понаставила, да? От волнения, наверное. А каждая ошибка в русском языке вам нож в сердце, да?
– Да. Нож. Вообще, ты щедро мечешь в меня ножи разных калибров. Это я уже не о русском.
– А о чем? За французский я ручаюсь. Неужели арифметика?
– Какая арифметика? Ты доконаешь меня своими фокусами. По-русски твой приезд называется: «свалилась, как снег на голову».
– Вы меня будете ругать?
– Нет. – Сменил он тон. – Буду кормить.
– А вот маман удивится, правда? И рассердится… Ой, а вдруг закричит и сразу отправит назад? Может, тетя...
– Евдокия Васильевна гостит в Луганской, у дочери... Мы отложим твою встречу с матерью на «послеобеда», ты не против?
– Я против? Что вы, было бы чудесно! Но как это сделать?
– М-да, горячие дочерние чувства… Грустно.
Лулу почувствовала упрек в его словах. И разве Тане, напри-мер, хотелось бы отложить встречу с тетей Полей?
– Но она сама ни на минуту не порадуется, вот увидите. Ни за что!
Виконт вздохнул:
– А было бы намного проще. Так. Пройдем боковой лестницей ко мне. Поешь, а там будет видно.
– Нам тогда нужно незаметно, чтобы не было слежки. Вы идите вперед и посмотрите. Если все чисто, махните рукой. А я уж хвоста не приведу…
Виконт с паническим выражением лица на минуту буквально вжался в стенку и сделал движение, словно собирался поползти по ней, но тут же прервал свои действия и спросил довольно громко:
– Что, Жюля Верна сменил загадочный автор Ната Пинкертона? Не время баловаться, идем.
Тем не менее, на пролете третьего этажа, он приложил ухо к перилам, сказал выразительно: «Погони нет!» – и уселся на ступеньку. Лулу остановилась и громко засмеялась. Он вскочил, обхватил ее рукой за талию и, перескакивая через две ступеньки, донес до комнаты в мезонине.
– Куда там скромной слежке где-то в кильватере! Ты жаждешь бурной встречи, я вижу.
Он поставил Лулу на ноги. У нее вдруг опять закружилась голова, и она закрыла лицо руками.
– Что это – слезы? Александрин… Прекрати, не начиная.
– Нет, уже прошло… А то все поехало так, – она показала руками, как именно «поехало».
– Тебе срочно нужно поесть. Сядь в это кресло, не растрачивай сил.
…Интересно, что он о ней думает сейчас? Смотрит так странно. Еще бы, худая, маленькая, а ест третий кусок круглой запеканки и пьет второй стакан молока. Наверное, думает: «надо остановить, а то лопнет…», или «хотел бы знать, сколько еще в это существо влезет еды…»
Лулу прикинула – если сложить куски запеканки, которые она съела, то, что получится, будет размером с книгу. А для него тогда, чтобы наелся, кусок должен был быть с портфель.
– А вы почему не едите?
– Сыт. Продолжай.
Нет, взгляд у него не странный, а скорее грустный. Почему?
– Я съела ваше тоже? И молоко выпила? Правда, два стакана же было…
– Другой человек. Бодрая. Не бледная.
– Выпила ваше молоко, съела вашу запеканку, еще бы не взбодриться!
– Я верю, что это была не последняя, отпущенная мне в жизни, запеканка.
– Виконт, а ведь я бы так и могла жить у вас тайком всегда. Маман сюда не ходит и отец… никогда не видела…
А действительно, почему? Лулу раньше эта мысль не приходила в голову, но за Виконтом всегда посылали Антонину, Пузырева или кого-нибудь из мальчиков. Лулу даже припомнила случай, когда их не было под рукой, и Виктор Васильевич, ежедневно обходящий дозором все остальные помещения дома, предпочел подождать, пока Шаховской сам не спустится, но не пошел к нему, хотя тот был ему очень нужен. Но, может, это случайность?
– А если кто-нибудь придет, по другому делу, не за мной, конечно, я вот сюда залезу. – Она постучала по огромному ящику комода.
– Как? Залезть в мой комод, чтоб скомкать наглаженные воротнички? Ты меня плохо знаешь. Я не терплю мятой одежды и наказываю виновных. Ладно, довольно ерунды, тебе надо выспаться, Александрин. Ты заговариваешься.
– Я вообще-то спать как раз не очень хочу сейчас, – она зевнула, – так себе… – Давайте лучше еще поговорим, где мне можно тут скрываться.
– Хватит шуток. Спи здесь, укройся этим. – Он указал на кресло и кинул ей темно-бордовый с коричневым пушистый плед. – Я ухожу…
– А скоро придете?
– Приду не скоро. Не жди. Лучше выспись. Проснешься – возьми в секретере книги, альбомы, займись, можно. Да! Зная твои предпочтения, должен предупредить: к оружию не притрагивайся.
Лулу посмотрела, как за ним закрылась дверь, обвела взглядом комнату. Ровно тикают часы… Шторы спущены… Полумрак… Тепло. Проплыла ленивая мысль: «почему у учителя фехтования самая красивая и, видимо, самая дорогая, мебель в доме? Все вещи такие необычные…» За ней сонная другая: «а вдруг кто-нибудь придет?» Лулу сама себе улыбнулась в полусне. Сюда? Разве есть на свете место надежнее? Виконт не допустит.
Она уже почти задремала, но внезапно ее заставил очнуться какой-то шум рядом. Нет, не рядом, это Коко раскричался внизу. Странно, Лулу так любит малышей, и они ее любят, а вот с Коко они за два года ничуточки не сблизились. И он как будто не меняется вовсе! Кресло большое, мягкое… Лулу свернулась калачиком… Дремота опять принялась покачивать ее… Нет, так лежать все-таки неловко, уставшему телу хочется вытянуться во весь рост… С полуприкрытыми веками, чтоб не перебить сон, она захватила плед и перебралась на застеленную вторым таким же кровать. Жестковато, но гораздо удобнее. Уставшая Лулу глубоко заснула и проснулась только в пять, от боя часов внизу. Она не сразу открыла глаза. Почему у ней так приятно на душе? Приснилось что-то хорошее? Какой сегодня день? А где Буся? Неужели уже завтракает? Тогда она опоздала в гимназию…
Лулу вскочила. Вон она где! И еще как улеглась – почти поперек кровати. Но было так уютно… Она потянулась. О! Он, видимо, приходил, пока она спала. У нее под щекой подушка, а откуда она? Лулу ее раньше не видела… белая–белая, как его рубашки. Горит лампа… Интересно, он уже сказал маман, что она больше не поедет в гимназию? Почему она не может никогда ему толком объяснить, что ей в Ростове действительно жить невыносимо? Все выглядит либо детскими капризами, либо незначительными пустяками, либо смешным до колик фарсом.
Ничего, Виконт сейчас придет, и она на этот раз объяснит убедительно. Тогда он перестанет думать: «просто соскучилась».
В этой комнате она не была со дня торжественного посещения «замка», но в ней и в обычное время не так, как в других. Может быть, из-за оружия? Его здесь больше, чем в оружейной – небольшой комнатке, примыкающей к гимнастическому залу. Она потянулась к самой красивой шпаге, с фигурным золоченым эфесом. Ой, он же не разрешил трогать оружие, а разрешил другое – найти в секретере что-нибудь интересное.
Она выдвинула сразу два ящика. О-о-о! Глаза разбегаются. Книги, наброски, альбомы, какие-то точеные палочки, инструменты и кисти, необычные мелки в большой коробке. А вот кусок дерева и резец – острый-преострый. Это будет еще один кораблик, наверное, каравелла. Только маленькая, как ладонь. На передней части кораблика вырезана голова кошки! Да, Виконт рассказывал как-то, что кошка всегда садится у борта, обращенного к дому, поэтому моряки из суеверия часто изображали кошачью морду на носу корабля – знак того, что корабль вернется. А прямо над ушами кошки – деревянное кольцо. Как же оно вдето, оно же цельное? Оснастки у крохотной каравеллы пока нет. Может, она глубже, в ящике? Лулу пошарила – и нащупала пачку бумаг. Тоже рисунки? Нет, что-то написано. Какой-то листок выскользнул из пачки. Много французских слов. И она, не задумываясь о том, хорошо делает или плохо, залпом прочла текст, написанный ровным наклонным почерком: