Несколько раз Доминик говорила, что Лулу нужно взять гувернантку. Но и до этого ее руки не дошли.
Любимым местом Александрин стал сад. Ей было запрещено бегать на реку, но в таинственную глубину сада она могла ходить беспрепятственно с приказанием не опаздывать к обеду.
Усатый Трофимыч, оказавшийся садовником, охотно разговаривал и позволял ей копаться под деревьями и сгребать листья, приговаривая:
– Работать полезно, руки размять. Отцу твоему это не понравилось бы. Ну, Тонька упредит, если что.
Благодаря Тоне и садовнику, Лулу стала лучше говорить по-русски, чем добилась еще большего их расположения. В свою оче-редь ее заинтересовало то, что Трофимыч, как оказалось, еще мо-лодым парнем побывал на Японской войне, хотя не очень любил об этом распространяться.
– Дядья Гриша!– Лулу перебралась через ветви поваленной груши.
– Здравствуй, барышня! Гляди…Хорошо, что сад не запалился. Слыхала, какая гроза ночью была? Жахнуло в старую грушу и – наповал.
Гроза была! Вот почему она так плохо спала. Металась во сне. Лулу похлопала по стволу:
– Бедное дерево, жалко, да?
– Да нет, вот срубить и правда было жалко, рука не шла, а надо было давно… Не плодоносила… Молодым деревьям ходу не давала, теперь в рост пойдут…
– А будут фгукты? Когда это?
– Смотря какие, груши – только осенью, яблоки тоже, а вот вишан скоро покушаете…
Он пригнул ветку и показал начавшую розоветь завязь.
– Дядья Гриша, – неожиданно спросила Лулу, – ты биль солдат, воеваль, а работаешь садовник, а не сталь офицер, почему?
Трофимыч усмехнулся:
– Ну, что же. Правильный вопрос задаешь. На это свои причины имеются, что не офицер. Так скажем, все живое люблю: деревья, траву, собак и лошадей.
– Я тоже коника люблю всегда!– она уже совсем собралась поговорить о красавце Арно, как вдруг за деревьями послышалось сопение и почавкивание. За кустами стоял господин Петров и обмахивал платком потное лицо.
– Разговариваем, мамзель Курнакова, беседы беседуем? А батюшка знает, где вы гуляете? А фруктов вам к столу не подают, так у садовника выпрашиваете? Хе-хе… Ступайте-ка, а не то маменька, небось, заждалась, когда доченька сядет к ней на коленки посидеть… бегите, а то кого другого позовет...Хе-хе-хе…
Трофимыч незаметно шепнул Лулу, чтобы шла домой.
Слова семейного знакомого показались Лулу какими-то липкими, противными и она, не оглядываясь, побежала к дому, чтобы избежать развития беседы.
– Хоть бы «до свидания» сказала. Вот оно, воспитание пансионское, – донеслось до нее.
– Александра Невская спешит по важному делу? – окликнул ее, шедший с каким-то ящиком, Шаховской.
На полном ходу Лулу резко затормозила:
– Добрый вечер, господин Виконт!– От неожиданности она забыла, как его звать на самом деле, и выпалила так, как называла мысленно.
– Вы правы, Александрин, УТРО, действительно, доброе!
– Я спуталась… А почему вы зовете меня Невской?
– Потом объясню… Хотите пойти со мной или собираетесь все же ужинать и спать?
Лулу чуть не закричала : «хочу-у-у-у!», но вовремя спохватилась и тихо согласилась :
– Я бы пошла с вами. А куда?
– Увидите.
Лулу немедленно вцепилась в ящик, чтобы честно разделить со своим спутником его тяжесть. Виконт молча поднял ящик повыше. Быстрым шагом они проследовали в гостиный зал. Лулу поспешала следом, сгорая от любопытства. Жестом фокусника Виконт снял крышку:
– Раз, два… три! Прошу!
Лулу склонилась к ящику. Там лежали картины, но странные, таких она никогда прежде не видывала...Прочерченные тонкими штрихами, черно-белые, они очень понравились Лулу, и она сказала:
– Какие изящные, чудесные, но как же художник нарисовал такие?
– Удивительно, что тебе нравятся…
– А что, разве они плохие?
– Нет, очень даже нет... Это – офорты Лоррена. Смотри, как он штрихом обозначает свет!
– Как? Еau-forte?[15] Где ж тут вода? Почему она крепкая? Мсье Виконт?– Шаховской с интересом взглянул на раскрасневшуюся от любопытства Лулу.
– Я что-то не так поняла?
– Ты поняла верно, – серьезно ответил Виконт, – офорт – гравюра, вытравленная на меди азотной кислотой, это очень крепкая кислота понимаешь? Потому она и называлась еau–forte. А потом делают оттиски на бумаге. Вот у нас они и есть.
– И можно сделать сколько угодно оттисков?
– Вообще-то, да… но ценны только первые, авторские, потом матрица постепенно портится, Ну, к делу!– перебил сам себя Виконт и вскочил на стремянку, стоящую возле стены.– Подавай мне по одной, сначала вон ту, которая у тебя под левой рукой.
Лулу, подав картину, посмотрела, как он поискал ей надлежащее место на стене и стал осторожно вбивать в стену гвоздь. Потом на глаза ей попалась маленькая статуэтка, стоящая на полочке.
– О! Такой же мальчик, как там, только маленький и стоит. Вы видели, мсье Виконт, в комнатке наверху? – Лулу на последних словах прикусила губу: та комната до сих пор оставалась ее тайной.
Спрыгнув со стремянки и переставляя ее на новое место, «виконт» осведомился:
– Тебе понравилось? …Значит, ты была у меня в гостях, а я оказался нерадивым хозяином.
Лулу смущенно промолчала.
– А мои фрегаты? Боюсь, что ты их недостаточно разглядела. А картины? Нет, сударыня, придется повторить визит, – весело закончил он, ступил на первую ступеньку стремянки и галантно поклонился.
Не успела Лулу что-то ответить, как в комнату вошел отец. Она замерла. Наверно, Виконт думал, что его нет поблизости, и только потому взял ее с собой. Лулу его не подведет! Она са-моотверженно ринулась наперерез господину Курнакову с гравюрой в руках.
– Мадемуазель Александрин, вас не затруднит подать офорт мне, – прозвучал спокойный голос Виконта. Лулу споткнулась, будто о невидимую преграду, и шлепнулась на гладко натертый пол. Поднимаясь на ноги, она услышала, как отец говорит Виконту:
– Это действительно ценные рисунки, Поль? Благодаря вам мой дом служит предметом зависти не только здешних, но и мос-ковских и даже петербургских офицеров.
– Поверьте, эти гравюры оценили бы не только офицеры…
Лулу наконец оправилась настолько, что смогла подать гравюру Виконту. Отец, взглянув на нее безразлично, продолжал:
– Я намерен завтра принять у себя господина Каледина – это тонкий ценитель. Вам будет, кстати, случай блеснуть и другим сво-им искусством. Может, он захочет посмотреть и сыновей…
Получив согласный кивок Шаховского, Курнаков удалился.
– Так как же, Александрин, приглашение принято?
Александрин вздохнула глубоко-глубоко, закрыла глаза и кивнула.
– Постарайтесь не оказаться запертой после завтрака – я зайду за вами.
Закончив работу, Виконт вывел ее из зала и, махнув рукой, отправился в спальни к мальчикам. В этот день они больше не виделись, но вечером Лулу впервые в этом доме уснула в предвкушении чего-то необыкновенно интересного.
ГЛАВА 4. КТО ОТКАЖЕТСЯ ОТ ХОЛОДНОЙ КУРИЦЫ И ПАШТЕТА?
Стоит ли говорить, что на следующее утро в розовой комнате открыла глаза самая примерная и благовоспитанная девочка на свете. Она была одета и причесана задолго до появления Антонины, на которую за неимением гувернантки, была возложена обязанность следить «чтоб дьевочка выглядель, как следует бить…».
Розовые шторки радостно трепетали на свежем утреннем ветерке, и солнечные зайчики весело перепрыгивали с креслица на пол. У Лулу где-то в животе бегали счастливые мурашки ожидания. Она еще с вечера решила вообще не выходить из комнаты до «Его» прихода. Вдруг придется сцепиться с братьями? Или раскричится на что-то маман, или отцу покажется, что она ходит не там, где можно, или… да, мало ли что еще? Предусмотреть все возможные способы попасть под замок немыслимо! Поэтому Лулу упросила Тоню дать ей завтрак прямо в комнату, а внизу сказать, что она уже поела. Авось, это не слишком ужасное нарушение дисциплины.
Завтрак окончен. Лулу уже в десятый раз пересаживается с места на место, берется за книжку, откладывает ее, подбегает к двери и выглядывает в коридор: все тихо. Третий этаж вообще, как будто, вымер. И даже голосов братьев с их половины не слышно. Жалко, что в ее комнате нет часов, непонятно, сколько же сейчас времени. Наверное, все еще завтракают, успокаивала себя Лулу. А у нее есть время … переодеться, хотя бы! А то на ней какое-то чересчур детское платьице с ягодками, для визита оно, явно, не годится. Перевернув весь шкаф, Лулу выбирает голубое, с пышными пуфами и сборками. Тоню звать не стоит. Она управится сама, Тоня может и удивиться, зачем Лулу с утра понадобился такой наряд.