— Плевать мне на эти курсы! — запальчиво воскликнула Александра. — Не уверена, что они вообще мне нужны.
Мурат вздохнул и замолчал: он не знал, что сказать Саше.
— Ну если тебе так тяжело, тогда уезжай!
— Что?! — Александра вытаращила глаза, ошарашенная его словами. Вспыхнула, вырвала руку из его ладони. — Это уж я, миленький, как-нибудь сама решу! — Отвернула лицо к окну: какой скучный, тупой, плоский человек! — Оставь меня, пожалуйста, одну!
Мурат покорно встал со стула, направился к двери. Александра смотрела в его скорбную спину, покусывая губу.
— Постой! Вернись!
И он вернулся, и снова сел напротив Александры, и молча смотрел на нее сливовыми, полными несчастья глазами. Александра смутилась: откуда такая обезоруживающая смиренность, непротивление, отсутствие гордыни? В ней зашевелилось сожаление.
— Ну извини меня, я не хотела тебя обидеть, — тихо сказала она. Медленно провела рукой по его выступающей гладкой скуле и задержала ладонь на щеке. Он замер и прикрыл глаза: он уже догадывался, что обречен.
К концу первого семестра, успешно завершив курсовую — сценарий об одиноком кухонном философе эпохи застоя (привет, друг Юра!), Александра уже не помышляла об отъезде, оценив уникальную прелесть новой жизни. Свобода, отвязность — вот что было самым главным. Отдельное от действительности, искусственное, самодостаточное, колдовское пространство, заряженное творческим духом высокой пробы. Лекции, занятия в мастерских, обсуждения просмотренных киношедевров, премьеры в Доме кино, стихийные загулы, ночные бдения за письменным столом… Общее монастырское бытие, временно освобожденное от мирских долгов и обязательств. Оно держало цепко, как магнит.
Был конец восьмидесятых. Перестройка. Гласность. Эйфория.
Мурат почти все время находился рядом с Сашей — вместе ехали утром на курсы, вместе возвращались домой. Даже комнаты их в общежитии соседствовали друг с другом. Мурат стучал кончиком карандаша в стенку, напоминая о своем близком присутствии, и с замиранием ждал ответного сигнала — разрешения зайти на чашку кофе. Пока он варил на электроплитке кофе в джезве, Саша сидела с ногами на диване, подперев рукой голову, и наблюдала за его перемещениями: легкая поступь, бесшумные шаги, гибкое сильное тело, точные мягкие движения. Сухое тонкое запястье.
— Ты похож на животное.
Он белозубо улыбнулся:
— На какое?
— Еще не знаю, надо подумать.
Мурат разлил по чашкам кофе с пенкой, присел рядом.
— Ты очень много молчишь, — сказала Александра, вздохнув. — Я устаю от твоего молчания. Тебе нечего сказать?
— Я не молчу. Я все время разговариваю с тобой. Только без слов.
Александра снова вздохнула, сделала глоток хорошо заваренного кофе.
— Ну давай, что ли, учиться разговаривать. Как говорит наш профессор: артикулировать мысли. Не зря ж тебя здесь философии учат. — Она устроилась поудобнее на диване, подтянулась, сложила ладошки вместе. — Начнем с простого: я задаю вопрос, ты отвечаешь. Скажи, друг мой степной кролик, чего ты ищешь в жизни?
«Кролик» вжал голову в плечи: ему показалось, что она издевается над ним.
— Не знаю. Просто живу.
Александра нетерпеливо побарабанила пальцами по поручню дивана и сказала, что никто не живет «просто», человек на то и человек, чтобы осмысливать себя и окружающий мир; это и есть труд души — вытаскивать из себя то, что ты действительно чувствуешь, и воплощать в слово… извлекать из хаоса форму.
Мурат молчал, подпирал кулаком подбородок, вдруг сказал:
— Суть вещей раскроется сама, если не насиловать их умом, надо просто чувствовать.
Александра обалдела. Была в этом восхитительная, недоступная ей восточная правда.
Она сделала мягкое кошачье движение спиной и вкрадчиво спросила:
— Как же мне узнать, что ты чувствуешь? Без слов?
— Ты знаешь, что я чувствую! Дай руку! — Он посмотрел в глубину ее зрачков. — Разве ты не слышишь меня?
И она услышала. Услышала, как шумит древняя кровь в его жилах, кровь кочевников, истомленных солнцем скитальцев, услышала тишину дремлющих степей, мягкий перестук лошадиных копыт и полную первобытной печали песнь одинокого всадника, зов его томящегося любовью сердца…
У Александры перехватило дыхание.
— Что ты в нем нашла? — поинтересовалась подруга Надя, когда приехала в Москву навестить Александру. — Вы же абсолютно разные.
— На дичинку тянет, — отсмеивалась Саша. — Память моих азиатских предков.
Надя неодобрительно качала головой: