Александр хмуро кивнул.
Через полчаса объяснительная лежала на столе главного врача.
А старушка тихо отошла на третьи сутки, сразу по окончании дежурства Темнова. Впрочем, посмертный эпикриз он набрал еще при ее поступлении в стационар.
Отодвинув раздолбанную клавиатуру, анестезиолог поднялся из-за стола. За прошедшие сорок минут он напечатал едва с десяток напичканных грамматическими ошибками строк. Очевидно, что время для репортерской деятельности было выбрано неудачно.
Требовалась передышка. А еще лучше — сон. Глубокий и непрерывный. В тихом сумраке запертого кабинета. На удобном широком диване. Без сновидений. Причем последнее условие представлялось наиболее желанным. Александр знал, что нынешней ночью ему были бы гарантированы плохие сны. И причина тому — ситуация с девочкой-суицидницей, в которую он оказался втянут. Слова отца обреченной пациентки не только пробудили старые воспоминания, но и настойчиво побуждали к поиску. Если не решения, то, по крайней мере, компромисса. «Но чем я, черт возьми, могу помочь?!. И ему, и его дочурке?!» Беспомощность изматывала сонный мозг, он пытался найти морально оправданную лазейку, дающую некое подобие индульгенции. Но туннеля не было…
— Остановка, Александр Евгеньевич!
Эхо Татьяниного голоса еще не стихло, а он уже влетал в ремзал. Ощутивший отсутствие сердечной активности пульсоксиметр тоскливо завыл на одной ноте. Распластанное на широкой кровати тело было окружено той хорошо знакомой реаниматологам аурой смерти, которая появляется над только что «ушедшими», но еще не достигшими точки невозвращения представителями рода людского.
— Таня — адреналин! Люда — а…н и гормоны! — Он скользнул взглядом по шкале дыхательного аппарата, отметил ровную линию на экране пульсоксиметра и припал мембраной фонендоскопа к мертвенно-бледной девичьей коже.
Глухо! Александр вновь уперся ладонями в центр ее груди и, ритмично надавливая, повторил увенчавшуюся в прошлый раз частичным успехом реанимационную процедуру.
— Дефибриллятор! Люда — стой на вене! Таня — устанавливай ток… Так… Включай!.. — Прервав непрямой массаж сердца, он взял поданные медсестрой электроды. — Кровати не касаться! — Врач отсоединил пациентку от дыхательного аппарата и, приложив пластины к замершей грудной клетке, дал разряд.
Вновь накинув дыхательный шланг на торчащую изо рта девушки трубку, он возобновил массаж. Первый мимо! Изолиния на контрольном экране не оставляла сомнений в холостом выстреле.
— Адреналин, повторно! Гормоны! — Темнов приподнял веки пациентки и заглянул в зияющие безжизненной пустотой расплывшиеся на всю радужку зрачки. — Таня — ток!
Второй залп также не достиг цели. Визг пульсоксиметра, прервавшись в момент электрической встряски, возобновился с прежней силой.
Сделав несколько энергичных надавливаний, Темнов обреченно распрямился:
— Мертва!
Реанимационная бригада на несколько секунд замерла в молчании.
— Не отключайте ее пока от аппарата, — отдал неожиданное распоряжение врач. — Время смерти в истории я поставлю сам. Схожу… скажу, чтобы кардиограмму сняли…
Направившийся к выходу Александр не видел, как медсестры удивленно переглянулись за его широкой спиной.
Тщетно вымучиваемый полчаса назад план родился со спонтанной легкостью вдохновения, словно послание из другого мира. Впрочем, сейчас ему было не до мистики. Он решился. И он знал, что избрал едва ли не наилучший вариант из реально осуществимых.
Предчувствуя недоброе, родители встали при его приближении. Мужчина заботливо поддерживал супругу под локоть.
— Можете пройти со мной? — обратился Темнов к пошатнувшемуся отцу.
— Что с ней?!
— Пока ничего, — не запнувшись, солгал врач. — Мне нужно уточнить еще кое-какие детали.
Дойдя до поворота кардиологического коридора, Александр неожиданно для спутника свернул не к реанимационному блоку, а в противоположную сторону. Они оказались в коротком аппендиксе, полностью занимаемом отделенческой столовой. Миновав трапезную, Темнов подвел мужчину к неприметным дверям.
— За этой дверью — что-то вроде больничной подстанции, — объяснил он отцу уже мертвой девушки. — При ее отключении эта часть здания остается без света. Вы меня понимаете?!
Застывшее в страдальческой гримасе лицо мужчины казалось неодушевленной маской. Александр коснулся его смуглой ладони.
Отец, словно в замедленной съемке, передернул худыми плечами и отступил к стене.