Резко очерченные губы Масленникова расплылись в жесткой улыбке. «Кажется, попал в точку, — отметил про себя Олег, — на первый раз хватит!»
Покинув кабинет, Чегодов столкнулся в коридоре нос к носу с Граковым. Они бросились друг другу в объятия.
— Из Берлина?
— Из Витебска, тебе привет от Якова Ивановича, Лесика и всех наших. Только приехал. — Граков полез во внутренний карман пиджака, вытащил конверт и, передавая Олегу, шепнул: — Там записка от Алексея Алексеевича и Жоры.
Обрадованный Олег намеревался тут же вскрыть конверт, но Граков жестом остановил его. Невозмутимо сунул трубку в рот и полез за кисетом.
— Грак, дорогой друг, до чего рад тебя видеть! Так мне не хватало кого-то из вас! — И Олег опять крепко обнял его.
— Ух! Пусти, медведь, задавишь! — взмолился Граков.
— Ты куда? К Масленникову?
— К заместителю Редлиха по подготовке диверсантов.
— Успеешь. Пойдем поделимся опытом. — И Чегодов подхватил его под руку и потащил на улицу.
К началу весны, в распутицу, предстояла переброска диверсантов Гракова в советский тыл и к партизанам.
Вечером Незымаев собрал группу подпольщиков в «кабинете» (кабинетом они называли подвал, где был спрятан типографский станок и радиоприемник). На повестке дня — выполнение требования Центра: проведение более организованной разведывательной и диверсионной деятельности в тылу врага и налаживание четкой, бесперебойной связи с Центром.
— Командованию, — говорил Незымаев, — в первую голову необходимо знать о количестве дислоцируемых войск в районе, их оснащенности, тыловых резервах и, конечно, переброске их. Это основные наши задачи.
— …Особенно важно сейчас, — горячо вклинился Граков, — поскольку фронт к первому апреля стабилизировался! Теперь стоит вопрос: обрушит ли враг свой удар на Москву? Таким образом, исход летней кампании сорок второго года либо будет решаться под Москвой, либо немецкие войска двинутся на юг…
— На юг, на юг, — сказал Чегодов, — это мне известно от Редлиха…
Было много дельных высказываний и смелых планов. Засиделись допоздна. Перед тем как разойтись, Незымаев предложил решить еще один вопрос: использовать скрытую вражду Каминского и Масленникова.
— Натравить на них немцев. Каминский явно глупее Масленникова; строит из себя хозяина округа! Повелевает встречать его колокольным звоном, хлебом-солью. Ни дать ни взять царь-батюшка! — Незымаев хохотнул. — А Масленников дьявольски хитер, его вокруг пальца не обведешь… Хорошо бы их стравить и «сбросить с престола» Каминского!
— Нет, Павел Гаврилович, — горячо возразил Чегодов, — гораздо важнее ликвидировать Масленникова. Он опытен, ловко организует операции против партизан, карательные экспедиции, его бандиты зверски расправляются с населением деревень. Лесничий Степан Карнаух был свидетелем, как «масленниковцы» в деревне Угреевке насиловали женщин и девушек, а детей и стариков в огонь живыми бросали… Масленников рвется на место Каминского, выслуживается перед немцами. У него блестящая память. Вы заметили, что свои архивы он держит в голове. Эта голова опасна!
— Он сын сельского попа, и в свое время весьма уважаемого в Брасовском уезде, — подала голос худенькая девушка, сестра милосердия Надя. — Мне отец рассказывал, как в начале коллективизации, в двадцать восьмом году, крестьяне не торопились сводить своих саврасок и буренок в общий загон… В село прибыла чоновская часть, пришлось согнать скот в барские конюшни, хлевы и овины и свалить небогатый инвентарь — плуги, сохи и бороны — на колхозный двор… Но стоило чоновцам отбыть за околицу, как на другое же утро мужички разобрали скотинку, сохи да бороны по домам… Так повторялось несколько раз… А воду мутил поп: читал в церкви проповеди, а миряне слушали отца Порфирия: «Батюшка сказал. Божья воля!…»
— И что же стало с попом? — заинтересовался Граков.
— Его, разумеется, арестовали, — ответила Надя, — а попович Сеня остался с матерью; из дома их выселили. Уехали они, кто знает куда. Объявился Семен Порфирьевич Масленников уже с приходом немцев. И где только его черти носили столько лет?! — заключила Надя, кинув быстрый взгляд на Чегодова. — Вот и лютует, точно зверь какой. Рогов только нет.
— Бездомный пес! Такие опасны! — холодно прокомментировал Чегодов. — Вид у него неприятный: петлистые уши, крючковатый нос… В нем сидят патологический садизм, жажда к убийству в силу атавизма или исподволь накопившейся ненависти к людям. Говорят, он убивает людей сам, хладнокровно, без всяких угрызений совести.