Нет, уже перебор.
– Не надоело ещё наблюдать за мной? – немного поразмыслив насчет поведения, спросил сидящий на берегу и добавил, – Уважаемая.
Позади в кустарниках, плавно переходящих в лес, хрустнула ветка, чувство сверлящего взора пропало. Ему показалось что это “кто-то” ойкнула, именно ойкнула, потому как он попал в точку. Тогда давно, когда его начал преследовать этот взгляд, возможно, он бы нашёл причину столь интересного и тревожащего его явления, но тогда бы пришлось заметать следы побоища и поодаль прятать тело. После такого всегда быть начеку, ведь его времяпрепровождение уже не будет столь тихим и спокойным, как сейчас. Но, похоже, сейчас обещается открыть нечто новое, хотя, может, нет, и его оставят в покое.
Место сомнению вот всегда находится, за что отец его частенько ругал, мол, никакое действие не должно подвергаться сомнению. Делаешь – делай, говоришь – говори и не морочь себе и другим головы прав или нет. Ты поступишь и скажешь так, как считаешь нужным для себя и для других, если это важно. Если не знаешь чего – посоветуйся, спроси, за спрос в глаз не дают и язык не отрезают, но голова должна быть в таких делах, чтоб не наворотить дел выше крыши, а потом сидеть на Каторге, если иначе стал мыслить, хренов мыслитель. Дважды рационально подумай, но никогда не сомневайся, не смей сомневаться. Мда, как наказание – и где тут граница, чтобы понять, где сомневаться, а где просто подумать и взвесить все возможные потери и блага. Чёрт с ними.
Чуть поодаль в стороне зашумели кусты. Навострившийся слух улавливал каждый звук, и сейчас кто-то “тихо” пытался пройти через естественную поросль: хрустели тонкие ветки, шелестела под мягкой и осторожной поступью листья и достигало уха едва уловимое насупленное дыхание, с примесью легкой обиды, раздражением и любопытством, незыблемостью которой не позавидовали бы наверно скалы. Но что им до любопытства, они много видели, много знают, но они не живут, существуют как представители чего-то мощного, вечного, терпимого и отрешенного. Так ли это на самом деле смогут сказать лишь они сами. Когда? А, пожалуй, когда рак на горе свистнет. Но если потренировать, то быть может и свистнет, только все дрессировщики его быстрее съедят, чем чему-нибудь научат. Наивно и глупо, но смысл есть потратить время и научиться терпению. А оно порой так важно.
Не обращая внимания на девушку, как ему показалось верным предположение, парень с отрешенным видом взирал на морскую гладь, где на волнах то тут, то там вспучивались волны и их гребни покрывались всполохами брызг, подобно шерсти белых барашков. Пожалуй, оно и верно подчеркивает схожесть с живыми обитателями суши. Назад он не обернулся, когда она вышла на берег. Не хотел вспугнуть собеседницу (хотя нет, а может и да) своим назойливым осмотром, кого же ему на голову приносило все два года по земным меркам. Были и противоречивые основания все же не оставлять открытую спину, мало ли что может ей придти в голову: нашпигует как ёжика стрелами или кинжалами, или накинет петлю на шею, а то и мешок на голову накинет. В этом мгновении его отрешенность лишала его маневра, и понимание всей ситуации давало один вполне абсурдный и разумный ответ – сиди на песочке ровно, гляди вперед и не рыпайся, иначе не исключена вероятность мечтаний превратиться в “ёжика”.
От подобной мысли уголки губ дернулись верх, но она тихо сидит, отрывисто смотрит ему в спину и смотрит вдаль в который раз, но не предпринимает никаких активных действий. Снова пытается приблизиться к разгадке столь непонятного деяния одного из представителей тех, кто осмелился поднять меч на Него в ту далекую эпоху Начала. Стоит или нет начать диалог и мягко намекнуть, что ей здесь не рады. Про доверие и нечего говорить – лихие у них люди тоже имелись, не люди, а ангелы. Но даже после того, как он ей раскроит причину, может, будет продолжать появляться вновь и вновь, пока он не распростится с мыслью покидать подземный мир, чтобы снова сидеть под вечерним небом и наслаждаться закатом солнца на песчаном берегу моря. Скорей всего и она не станет тут появляться. Зачем, если его не будет. И только песок и скалы запомнят этот момент и не расскажут никому об этом дне и часе, пока окончательно не исчезнут, ну или не заговорят – когда рак свистнет.