Травница крутила головой:
– Надо же… близнявые! Астеризм, родная, то звезда внутри камня. Говорят, подобные камни с астеризмом сосуды для душ, кто не уходит к звёздам. Остаются они внутри застывшей каменной звезды. Километрах в трёх отсюдова шахта была с царских дней. Ещё до первой мировой. Там бишь сей баус и добывали. Сапфиры. Так их нынче кликают. Видали, дикие сливы? Целый лес вдоль вашего лагеря. В деревне нашей он «Кровавым лесом» зовётся.
Вика подлила бабушке кипятку:
– Но вожатые нам эти сливы есть не разрешают. Говорят, они…
– Червивые! – вмешался Славка.
– Нет… проклятые, – ответила Вика, посмотрев на Антона.
Вожатый при заселении о проклятых сливах брякнул:
– Эти сливы никогда не поспевают. Отравленные чем-то.
– Не солгал он. Отравленные они, – подтвердила травница, – детской кровью.
– Кровью!
– Вот это да! Расскажите!
Сыпались вопросы и травница продолжила:
– В каменоломне-то царской дети по двадцать часов копали. Ваших лет и младше. Таскали они вёдрами землю. И всякий раз по два. Коромысла не помещались в узких шахтах. Из верёвок их плели. Врезались верёвки под кожу. До крови врезались. Раны гноились. Кто помирал, а кто и дальше жил, чтобы землю таскать. Так и впитывалась кровь и слёзы в землю нашу. Отработав шахту, уже во власть большевиков, взорвали её. А там, где слёзы детские остались вперемешку с крупицами сапфировыми, взошли сливовые деревья.
Серафима макнула сушку в ягодное варенье. Дети не шевелились и почти не дышали. Что там дальше, про сливы-то?!
– Сливы и, правда, никогда не поспевают. Не становятся они налитыми синими сапфирами. Уж слишком много крови ребячий внутри, потому и красне всегда. Отравлены детской болью. А кто съест сливу с дерева из Кровавого леса, у того… – не успела она договорить слова «исполнится сокровенное детское желание».
– Я думаю, достаточно! Прошу вас… – Уставился на травницу Антон. – Мне потом полночи отряд не угомонить. А у нас завтра день Нептуна.
– Твоя правда, малой. Честь по чести, пора мне к дому путь держать.
– Ну Анто-о-о-о-н! – заныли дети. – Баба Серафима, что будет, если сливы съесть?!
– Понос и койка вместо праздника! – подвёл итоги вожатый. – Марш по палаткам! Девочки в красную. Парни в синюю. Подъём в шесть утра.
Полина, на чьём пальце красовался сапфир цвета спелой сливы, не собиралась отпускать травницу. Может быть их семейный сапфир тоже вырыт детскими руками из смертоносных шахт?
– Баба Серафима! – Побежала она следом, но только ветер дунул ей в лицо.
Травница исчезла в темноте. С пушистого венка Полины к звёздам взмыли тысячи семян чертополоха.
– Зачем ты взяла кольцо с собой в лагерь?
В палатке Алина наблюдала за сестрой, которая никак не могла стянуть с пальца «проклятое» сокровище.
– Застряло! Не могу стянуть!
– В лагере с мылом попробуешь.
– Не хочу носить чьи-то слёзы и кровь! Дети… Дети, как мы добывали сапфиры! Может быть, и этот тоже… Он хранится у нас в семье лет сто!
– Когда-то мы за него дрались… – Зевнула Алина.
– Сниму и больше никогда в жизни не надену! Забирай! Насовсем себе забирай!
Про шесть утра Антон не пошутил. Заспанные дети торопливо вырезали бороды Нептунам (чтобы никого не обидеть, каждый мальчик получит костюм главного персонажа) и девочкам клеили блёстки на хвосты русалок.
– А пена экологически-безлопастная? – Шла след в след за вожатым Алина. Она узнала, что праздник закончится пенной дискотекой на берегу реки. – Химия попадёт в воду, и рыба умрёт. Бобры окосеют. Цапли гнездиться перестанут. Случится экологическая катастрофа, Антон!
«Катастрофа» повторил в мыслях старший вожатый нехорошее слово.
– Алина, пена каждый год одна и та же. Безопасная. Я принесу тебе почитать копию сертификата о том, что она не загрязняет водоёмы и состоит из органики.
– Дискотеку можно сделать возле кинотеатра. Там куча ливнёвок! Пусть вся гадость в канализацию течёт, а не в реку!
– Ладно, – согласился Антон, – проведём дискотеку на площадке у кинотеатра. Всё? Ты довольна?
– Аля! Помоги, пожалуйста, с трезубцем! – Позвал девочку Петька. – Куда скотч-то лепить?
– Спасибо! – запрыгала на месте Алина, удалясь спиной к Пете.
Подростки убежали в поделочную, где конвейер детских рук клепал шестьдесят трезубцев и восемьдесят два русалочьих хвоста. Сто лет назад детвора надрывалась в каменоломне по локоть в крови и грязи. Нынешние на том же самом месте зарывались в блёстках и разноцветном картоне.