– Я не Полина. Поля боялась воды и не умела плавать… А я… переплываю километровую реку!
– Наверное, все её способности теперь есть в тебе. Сейчас сюда прибудет наряд. Твоя мама и психолог. Они лучше объяснят.
– Моя мама…
– Дочка! – услышала она голос мамы.
Приблизившись к дочери, Алла Игоревна сгребла её в объятия:
– Я здесь. Всё, уже всё. Не бойся… мы справимся… мы переживём… – Боялась она посмотреть на лежащую за спиной живой дочери ту, что была мертва.
– Мама… кто я?…
– Девочка, моя, – провела она по лбу дочери, измазанному соком сливы, и убрала чёлку, – шрама нет. Помнишь, Алину в прошлом году ударило веслом.
– У неё остался шрам… Шрам на лбу был у Алины… – чувствовала она рукой совершенно ровную кожу у себя между бровей.
– И кольцо. В тот день, когда Алина погибла, на ней было кольцо. Ты отдала его сестре после рассказа травницы о шахтах.
– Я хотела снять кольцо… сказала, чтобы Алина забрала его навсегда…
– В день Нептуна Ляпишев убил её здесь.
– Но я её вижу, мама! Каждый день! Она не умерла, я постоянно разговариваю с ней.
– Ты говоришь сама с собой. Весь год. Мы с папой… мы не знали, как тебе помочь. Ты нас не слушала. Не понимала, что Алины больше нет.
– Так это всё… из-за меня. Вы с папой из-за меня молчите целый год? И больше не смеётесь?
– Нам было не до смеха, дочка. Мы пробовали отыскать Алину. Пробовали объяснить тебе, кто ты такая.
Вокруг холма листвы собрались криминалисты. Близняшка видела взволнованное лицо директрисы, старшего вожатого Антона, Катю, Костю, которого кто-то из криминалистов вывел за периметр красно-белой ленты. Из неглубокой могилы следственная группа подняла тело, ставшее за год скелетированной мумией. Один носок был красным, второй синим. На черепе возле уха дупло – след от удара молотком.
Близняшка провела рукой по соку сливы ровно в том же месте у себя на голове. Она не плакала и не рыдала. Она прозрела. Чувствовала, что нашла ответы. Пусть Алины нет в привычном мире, но её душа живёт внутри Полины.
Вечно.
– Мы живы, – улыбнулись сёстры, – мы нашлись.
– Красавица, купи хурму! Тебе выращивал, родная! Вот, посмотри, какая ягода. Сухая, ни росинки. Крыжовник, голубика, клюква. Выбирай!
Бойкий продавец заметил, как женщина с плетёной корзинкой смотрит лишь на один товар. Схватил торговец пакет, насыпал пару жменей сливы:
– Такой ни у кого не встретишь! Один Махмед находит Скороспелку в сентябре! Два килограмма, три?
– Мама! – Подбежала к прилавку девушка лет шестнадцати.
Коса до пояса, глаза как два кусочка жжёного сахара. Она уставилась на мать, схватила за руку и потянула к выходу с базара.
– Пойдём… не смотри на сливу.
Синие глаза женщины на слове «слива» омыли два ручья. Впервые Махмед видал такое. Не пара капель или влажность, что надуло ветром, а настоящий водопад из прорванной плотины сердца.
– Так это… – Крутил Махмед загорелые бока хурмы. – Возьми бесплатно… угощаю.
Махмед гадал, чем сахаром скрипящая да набравшаяся густым соком слива так напугала красавицу с огромными глазами в два сапфира? Но больше он ту семью не видел, и чтобы успокоиться, решил – красавица была с приветом.
Двумя годами ранее женщина, что не купила сливу, похоронила дочь. Алла и её муж сделали всё возможное, чтобы справиться с горем, чтобы пережить трагедию. Вот только после похорон Алина не исчезла. Теперь она в открытую жила в разуме Полины.
Психиатр поставил диагноз – диперсонализация с раздвоением личности. Наблюдая, как дочь за первый год лечения нейролептиками превращается в овощ, Алла отказалась от схемы лечения. Она решила, пусть дочери живут в одном теле. Лучше себя успокоить препаратами и перестать страдать. Высыпав в ладошку мешанину таблеток дочери, Алла проглотила их все разом. Через три дня открыла глаза в больнице. Попробовала позвать медсестру, но не смогла произнести ни слова. Голос не слушался. И тогда… Алла смирилась. Она решила отдохнуть от горя, от себя и своего рассудка. Убежала в лес подсознания, где можно побыть в тишине.