Подлинное имя Михаила, как и его домашний адрес, ничего криминального в себе, разумеется, не содержали, но выкладывать их он, естественно, не собирался, потому что истина грозила ему опять же заключением, но только в здешней психиатрической лечебнице. И, хотя на любое заключение ему, Проводнику, было по большому счету плевать, он решил не дергать лишний раз судьбу за ее и без того уже редкие усы, а вдохновенно принялся развивать версию Попрыгунчика:
— Мой есть иностранец. Нихт ферштеен. Донт спик инглиш. Андастенд?..
— Нихт ферштен, значит? — офицер по-пролетарски прищурил флюоресцентный глаз. — А документы куда подевал? Паспорт твой где?
— Майн докьюмент? Вор забраль.
— Украли, значит? — офицер нервно постучал ручкой по столу. Михаил понял, что легенду он выбрал правильную — с иностранцем, ясен пень, на допросе не очень-то развернешься. Офицер стукнул ручкой в последний раз, словно радист, поставививший точку в радиограмме, и продолжил: — Где, когда, при каких обстоятельствах?
— Не понимайль. Что есть обст-о-ятель-ность?
— Ваньку валяешь?!
Офицер, решившись наконец, всем своим щуплым видом дал понять, что сейчас будет бить Михаилу морду.
— Я требовайль себе адвокат! — приосанившись, заявил Михаил с апломбом.
— Я тебя в последний раз спрашиваю, — с грозовой ноткой в голосе предупредил офицер. — И советую отвечать по-человечески! Кто такой, откуда и как попал на хазу?!
— Отвечайль только в присутствий мой адвокат! — уперся с гордым видом Михаил.
— Так, хорошо. — Офицер ткнул концом ручки в бумагу. — В какое посольство обратиться?
— Не понимайль ваш язык! Требовайль адвокат!
На этом разговор, протекающий в духе интернационального согласия и взаимопонимания, зашел во временный тупик. Дежурный стал записывать что-то в своих бумажках, изредка бросая на допрашиваемого исподлобья острые, как иголки, взгляды. Вполне возможно, что он принимал теперь Михаила за крупную рыбу (или грыбу), случайно выловленную в мелкой луже и не желающую говорить по душам. В принципе так оно, конечно, и было. Да только грыба эта была не по его мелким зубам. Михаил мог даже не косноязычии, при разговоре, ведь он и так говорил по их понятиям с акцентом. Но уж если косить под иностранца, так косить до конца! В процессе содержательной беседы Михаил частенько устремлял взгляд на крупный предмет яйцеобразной формы, висящий почти под самым потолком кабинета наподобие плафона, однако безо всяких видимых подвесов. Дело в том, что это антигравитационное яйцо являлось вовсе не разновидностью люстры, а представляло собой не что иное, как местную разновидность телевизора. Изображение в нем, правда, мелькало не бог весть какое качественное, звук едва доносился, зато, похоже, смотрелась картинка одинаково из любой точки помещения, возможно также, что и снизу. Сначала по этому, так сказать, ящику показывали песни и танцы подводных народов, потом закрутилась довольно любопытная и свежая — на взгляд Михаила — реклама, после чего начались, судя по всему, новости: возникший на экране элегантный красавец упыристической наружности — подлинный Дракула в беззубом варианте — принялся с аристократическим достоинством излагать информацию, перемежая ее показом документальной хроники.
Офицер все копался в своих бумажках: не иначе как сравнивал подозрительную рожу иностранного гостя с отпечатками — в смысле с фотокопиями — рож известных преступников: а ну как повезет и отроется что-то похожее? Но, судя по разочарованному вздоху, с которым бумаги были в конце концов отложены, ни одной мало-мальски похожей будки, сулящей прозорливому ястребу закона скорое продвижение по службе, Так на него из бумаг и не глянуло.
— Я могу быть свободен? — брякнул Михаил, нечаянно выпадая из своего сценического косноязычного образа. Зря, выходит, старался, язык ломал — не вышло из него Сары Бернар. Но собеседник, как это ни странно, совершенно не отреагировал на очевидный прокол: от позорного фиаско и закидывания синими помидорами Михаила спас его собственный доморощенный иностранный акцент.
— Вы задерживаетесь вплоть до выяснения личности! — объявил офицер и бросил стоявшему у двери конвойному: — Увести!