— Разумеется, я не смею приказывать Вам, Ваше Императорское Величество, нажать клавишу автопилота. И, дабы искупить свою грубейшую оплошность, с Вашего всемилостивейшего соизволения, я сам…
С этими словами он, не глядя, протянул руку к панели управления.
— Нет!
Ее Императорское Величество зло отвернулось и покусало тайком губу, догадавшись, что инструктор попросту издевается над ней, делая это уверенно, нагло и со вкусом. Вести себя с ней подобным недопустимым образом мог либо только законченный самовлюбленный болван, которому очень скоро придется в своем поведении раскаяться, либо человек, по какой-то неясной причине уверенный в собственной абсолютной безнаказанности. Инструктор, без сомнения, болваном не был, да и не мог им быть: болвану никогда не занять бы такой должности при самой императрице. Стало быть… А что, собственно, «стало» и чему теперь «быть»?..
Она повернула голову и прошлась по инструктору, словно щупом, высокомерно-изучающим взглядом. Темные волосы, серые глаза, широкоплечий… Молодой?.. Хм… Императрице исполнилось недавно двадцать, и по ее меркам инструктор был далеко не молод — лет тридцать, должно быть, а то и больше. Летный костюм сидел на нем как влитой и очень ему подходил… но не это было так важно. Лицо… Да нет, и не в лице даже дело — надо признать, красивое по-мужски лицо… Императрица привыкла смотреть на людей, не видя их и даже как бы сквозь них; слишком уж много лиц прошло перед ней за ее недолгое царствование: реки лиц, озера, моря и даже океаны лиц. Вглядываться в каждое лицо значило впускать его в свою душу, давать ему там место. Но душа — не бесконечна, она, оказывается, имеет свои пределы вместимости, и в какой- то момент в ней срабатывает защитная реакция: императрица открыла в себе это качество, поняв однажды, что не в силах представить себе в подробностях не только лица своих дальних родственников, но и многие из лиц, с обладателями которых она общалась едва ли не каждый день. Вместо людей перед глазами всплывали какие-то общие абрисы, расцвеченные памятью в неясные Цвета: одежда, волосы, тембр голоса… Такими ходячими и говорящими слепками с людей были для нее в числе прочих и ее инструкторы по пилотированию. Сейчас, впервые вглядевшись в своего инструктора повнимательней, она наконец-то догадалась, чем задевали и почему так неуловимо раздражали ее присутствие инструктора и его взгляд: этот человек был до краев полон безграничной уверенностью, словно изящный античный кувшин выдержанным столетним вином; не самоуверенностью, нет, но спокойной и совершенной по своей самодостаточности уверенностью в себе, сквозившей в любом, пусть случайном его жесте и в его неподвижности, и даже в острой пряди волос, перечеркнувшей тенью вороньего крыла его бледный лоб.
— Вот Вы и удосужились наконец меня рассмотреть, Ваше Величество, — произнес он без тени улыбки.
Императрица подчеркнуто-презрительно отвернулась. Впервые в жизни она ощущала робость перед подчиненным и жалела теперь, что отказалась вскоре после своей коронации от услуг личных телохранителей — и пришла же ей не в добрый час такая блажь! Ну что, казалось бы, могло угрожать ей, пусть даже облеченной высшей властью, в мире удовлетворенных потребностей, в мире, которым не надо было управлять, потому что он функционировал безупречно сам по себе, наподобие перпетуум-мобиле, безо всякого управления, в мире, где императорская власть давно уже стала лишь красивым патриархальным символом, вроде реющего над шпилем древней крепости флага с гербом? Но разве могло ей тогда прийти в голову, что когда-нибудь она окажется в космосе на маленьком маневренном катере один на один с человеком, прошедшим все допуски и проверки, имеющим безупречную репутацию, с кристально чистой характеристикой, по всем параметрам вполне подходящим даже на роль ее личного телохранителя и при всем при этом осмеливающимся… Осмеливающимся… Она не смогла даже дать самой себе вразумительного определения, на что, собственно говоря, осмеливающимся — возможно потому, что ей неожиданно стало страшно. По-настоящему. Первый раз в жизни.
— Я немедленно возвращаюсь на Сатвард!
Она тронула штурвал, собираясь развернуть катер, чтобы направить его к парящей по левую руку теплой живой планете, укрытой сейчас на одну треть ночной тенью. Все будет в порядке, все будет хорошо, только бы попасть поскорее в свою столицу, почувствовать себя вновь властительницей, оказаться под надежной охраной… И избавиться навсегда от этого человека… Но катер движению штурвала не подчинился: инструктор включил все-таки автопилот.
Юная императрица впилась отчаянно всеми пальцами в бесполезный теперь штурвал, силясь сохранить хотя бы остатки своего царственного хладнокровия. Первым делом следовало унять — и как можно быстрее — мечущиеся в голове рывками, как дикие кошки по клетке, мысли, чтобы затем по возможности спокойно оценить сложившуюся ситуацию. Спутник ее молчал, неподвижно глядя в экран перед собой, как бы предоставляя государыне возможность как следует осознать нынешнее свое незавидное положение. Она поймала на лету за хвост одну из дергающихся мыслей-кошек, и та, как это ни странно, оказалась на удивление разумной: а действительно ли происходящее настолько серьезно, как она себе это с испугу вообразила? Ведь ничего страшного на первый взгляд не произошло, если не считать страшными мужской взгляд в упор и нажатие против ее воли автопилота. Такие мелочи обычная девушка и происшествием бы не сочла… Наверное. А ведь императрица почти убедила себя в том, что она и есть самая обычная девушка: живет не намного роскошнее, чем все ее сверстницы в их-то изобильный век, к тому же она, в отличие от них, более ограничена в общении, жизнь ее полна запретов, которые для девушек ее возраста давно уже остались в прошлом; что же касается власти — ее власть над миром иллюзорна, и ее корона, изготовленная из золота высшей пробы, вся усыпанная бриллиантами, жемчугами и сапфирами, — всего лишь яркая игрушка. Единственная Истинная Власть, по-настоящему достойная самого трепетного преклонения, переданная ей по наследству отцом, навсегда останется для всего мира Тайной…