Вся компания спешно выгрузилась в холл, где их глазам предстала для начала пустая стойка, а мгновением позже — спины пятерых человек — девушки-портье и четверых членов террористической группы, — стоящих рядком, не таясь, перед открытыми окнами, глазея наружу. Бывшие обитатели бара прошли нестройной толпой через холл и присоединились к глазеющим. Поглазеть и в самом деле было на что: прямо перед отелем завис, бликуя антилазерным покрытием от заходящего солнца, потрясающий мощью экстерьера и идеальностью аэродинамических пропорций аппарат с эмблемой межгалактической федеральной полиции на борту. Вокруг него висели, образуя правильный квадрат, намозолившие глаза урюпинским аборигенам длинные милицейские «акулы», числом четыре. Вокруг всего этого великолепия кружили стаями тяжелых слепней вооруженные до бровей спецназовцы в силовых креслах. Вся вышеперечисленная многотонная техника, нагруженная блюстителями порядка, обременяла воздух прямо над маленькой площадью, на которой пока еще не толпился, но уже кучковался суетливый народ и куда слетались из поселка с потрясающей скоростью все новые гражданские кресла и подъезжали все новые машины с любопытными.
— Как они, Рик? Войти пока не пытались? — обратился Петр к тому из своих людей, что стоял до того настороже и поднял в баре тревогу — небритому кареглазому молодчику с темными волосами до плеч («За таких девчонки глаза друг другу готовы повыцарапать», — просочилась сквозь сомкнутый строй белых халатов неприязненная мысль у Михаила).
— А то как же, — без выражения откликнулся Рик.
— Вошли? — поинтересовался Петр с насмешкой в голосе.
— Как видишь, — усмехнулся и Рик.
Лазерник в руках у Петра уже отсутствовал — он сунул его обратно в карман, а вместо него держал теперь незамысловатый с виду прибор, изготовленный в виде узкого блокнота в металлической обложке; Михаилу доводилось видеть нечто подобное только в кино и в журнальной хронике — у Петра, оказывается, имелся портативный эгнот — прибор, на использование которого в бытовых целях у жителей Земли пока не было лицензии. Бросив короткий взгляд на Михаила, Петр обронил:
— Что ж, приступим к переговорам.
Блокнот в его руках сам собой открылся; Петр, держа его перед собой, наподобие фотографии любимой женщины, сосредоточил взгляд на чистой страничке. Та сначала слегка затуманилась, потом на ней появилось объемное изображение, к сожалению, не имеющее ничего общего с чьей бы то ни было любимой женщиной: аскетичное мужское лицо с ярко выраженными жевательными мышцами, едва нарисовавшись, тут же открыло тонкогубый рот и резко произнесло:
— Твоя самоволка окончена, Летин! Ты окружен, сопротивление бесполезно!
— Кого я вижу! Майор Барни, собственной персоной! Какая честь! — издевательски произнес Петр. — Но я, честно говоря, предпочел бы поговорить с полковником Халкером. Его там у тебя случайно нет поблизости?
— Отключай защиту и сдавайся, иначе ты мертвец! — грозно выплюнул с листка миниатюрный майор Барни. — Церемониться с тобой я не уполномочен! Если через минуту вы не сложите оружия и не выйдете из этого здания, то через две вас будут вытаскивать из-под его обломков!
— Ну-ну, майор, поменьше патетики. Перед смертью я все-таки хотел бы повидать полковника. Неужели его с тобой нет? Только полковник Халкер сможет оценить по достоинству твою замечательную стратегическую позицию — над толпой народа, и мою — с кучей ни в чем не повинных заложников, которых ты собрался похоронить вместе со мной под обломками. Сбегал бы ты за Халкером, Барни. А я пока, так и быть, подожду.
— Прошу вас, не надо!!! — раздался в этот миг откуда-то сзади душераздирающий крик, после чего на Петра была произведена внезапная атака с тыла: на него налетел ураганом низенький полный человечек и едва не вырвал в отчаянном порыве из рук Петра средство коммуникации. В самоотверженном толстяке Михаил тут же признал бессменного хозяина отеля — Фредерика Афанасьевича Бельмонда (псевдоним, выбранный для себя самим хозяином; по его глубокому убеждению, эта фамилия принадлежала в минувшие века какому-то великому поэту, являвшемуся по совместительству еще великим артистом и великим политическим деятелем). То, что произошло потом, Михаил воспринял не совсем четко, а как будто смазанно: ему показалось, что Петр, не оборачиваясь, лишь досадливо дернул плечом, после чего хозяин отправился в довольно-таки длительный полет кормою вперед, словно большая резиновая кукла, по которой основательно наподдали, скорее всего даже — судя по траектории полета — ногой; на лету Фредерик Афанасьевич не переставал производить обеими руками хватательные движения, умоляя со слезой в голосе: