— Он тебе еще нужен?.. — Это рыженькая в зеленом платье с огромными изумрудными глазами.
— Если нужен — он твой, только свистни! — Жгучая брюнетка в узком красном туалете.
— Скоро все изменится, и он вновь будет с тобой! — Хрупкая белокожая фея, нежная и светлая, как ангел.
— Если, конечно, сумеешь простить… — Это, кажется, та синеглазая, резкая, что летит чуть позади справа.
И вдруг, она же:
— Хочешь его увидеть?
— Прямо сейчас?..
— Прямо сейчас!
В их обществе ее охватили головокружение и беспечная легкость, сродни опьянению от нескольких фужеров шампанского. Все показалось легко и просто: она увидет Рэта, и окажется, что предательства не было, просто ее обманули, показав в эгноте очень качественный галлофантом.
— Хочу!
Она думала, что увидит его со стороны, предположительно — как на экране. Но все произошло совсем иначе: подруги-ведьмы исчезли из поля ее зрения так же внезапно, как появились; возможно, потому, что сама она начала стремительно падать вниз, словно утратила в мгновение ока благоприобретенную способность летать. Падение длилось секунды и напоминало спуск в скоростном лифте, причем с выключенным светом. В конце воображаемой лифтовой шахты ее поджидал большой сюрприз: она не просто увидела Рэта Эндарта, она упала с неведомых высот прямо в ту точку пространства, в которой Рэт в данный момент находился. Слегка опомнившись, Илли с трудом постигла смысл происходящего с ней феномена: она была с Рэтом — это факт. Но не полный. А полный факт состоял в том, что она ощущала Рэта, как себя самое — в высшей степени странное и непривычное ощущение. Его тело было и ее телом тоже — хотя наверняка в меньшей степени, — и телу этому было плохо: оно лежало на жесткой кровати, опутанное поверх пижамы какими-то проводами и трубочками, было вялым и непослушным, открытые глаза созерцали белый потолок. У тела болела голова, ныла правая рука и в груди тоже что-то ныло. Илли тут же поняла, что знает, так же как знал это Рэт, что находится его бедное тело в лазарете с сотрясением мозга, переломом предплечья и трех ребер и что все эти многочисленные увечья обрушились на него в момент соприкосновения с землей подбитого имперского катера. Из чего следовало, что Рэт действительно находился в этом проклятом катере и, следовательно, принимал-таки участие в предательской погоне. Но, может быть, он пошел на измену с тайным намерением ставить палки в колеса преследователям и помогать так или иначе своей невесте?.. Блаженны влюбленные, потребляющие пачками утешительные пилюли с этикетками «наверное» и «может быть»: пока они верят, им улыбается счастье. А основа их счастья — хоть они об этом и не подозревают — состоит в том, что им недоступна подлинная абсолютная близость. Беглянка Илли, она же — урожденная Эвил Даган — императрица, властительница и прочее и прочее, свято хранившая свою честь для первой брачной ночи, оказалась неожиданно для себя так близка с мужчиной, как не мечтала ни одна опытная развратница, да еще умудрилась при этом сохранить себе невинность. И не дай им Бог этой самой абсолютной близости, потому что ей была теперь доступна истина — голая и беспощадная, подобная некрасивой женщине, с которой силой сорвали одежду.
Самым сильным чувством, непрерывно, несмотря на ранения, кипящем в Рэте, оказалась досада — на то, что устоявшееся комфортное существование перевернулось внезапно, и так для него неудачно, пустив под откос все его грандиозные планы на будущее. Бороться с новой властью было выше его сил и возможностей, особенно после того, как ему доходчиво объяснили, что подчиниться, смирив свои амбиции, будет гораздо выгодней для него же: тогда за ним обещали сохранить наследственную власть в домене его отца. Посильное содействие в поимке беглой невесты учтётся ему особо. В противном же случае избалованному принцу пригрозили пожизненной ссылкой. Ни о какой любви в сложившихся обстоятельствах не могло быть и речи, хотя нежное «Вилли» теплилось еще где-то под обломками прежнего независимого характера, порождая смутные чувства вины и раскаяния, старательно заглушаемые мыслями о щекотливости своего теперешнего положения, о необходимости совершенного шага, да о свободе собственного выбора, в конце концов!