— Несколько фотоальбомов... бумаги, что-то в этом роде.
Я вздохнул.
— Как быстро я тебе нужен там?
— О, я не знаю! К завтрашнему дню меня может затопить! Утону в собственной постели!
Я снова провел рукой по лицу.
Очень драматично. Боже.
— Хорошо, — вздохнул я. — Я приду посмотреть после работы.
***
Квартира моей матери была маленькой, но милой. Не такая милая, к которой когда-то давно привыкла Тори Хейл, но приятная по любым другим объективным стандартам. Там были паркетные полы, гранитные столешницы и даже кое-какая лепнина на заказ. Я помогал ей с дополнительными расходами, когда это было необходимо, но я жил на зарплату шерифа маленького городка, не имея дохода от города, которым пользовался мой отец, и это все, что я мог сделать, оплачивая свою арендную плату и откладывая, чтобы уйти на пенсию до девяноста пяти лет. Честно говоря, можно было бы возразить, что я вообще ничего не должен делать. Вероятно, она заслуживала жизнь в приюте для бездомных после того, что она сделала и к чему это могло привести. Но... она была моей матерью, и у меня не хватило духу полностью отказаться от нее, несмотря на подозрения, которые длились восемь лет, и несмотря на ее пылкие отрицания. Она все еще была той женщиной, которая читала мне перед сном и аплодировала на моих играх младшей лиги, единственная на трибунах после ухода моего отца. После смерти моего отца. Она проливала слезы на моем выпускном и даже с гордостью смотрела, когда я поступил на службу в полицейское управление Пелиона, несмотря на то, что у нее были более высокие амбиции в отношении меня. Это было сбивающим с толку и душераздирающим, и мне стало стыдно. В основном я просто хотел избегать ее. Тот факт, что она жила за городом, достаточно облегчал задачу.
Она снова и снова клялась, что не хотела, чтобы кто-то пострадал, когда предупредила наркомана с долгами о местонахождении Бри восемь лет назад. Да, она хотела «убедить» Бри уехать из Пелиона, но она не хотела, чтобы в кого-то стреляли.
«— Я защищала тебя, Трэвис ! — сказала она, и слезы наполнили ее большие голубые глаза. — Я запаниковала, когда подумала, что у тебя все отнимут. Еще раз.»
Еще раз.
Вероятно, она была больше обеспокоена тем, что у нее все отнимут, но я сомневался, что когда-нибудь узнаю это по-настоящему. Ничего так и не было доказано, и продолжать расспросы было бесполезно. Что бы она мне ни сказала, это было то, в чем она убедила себя. Тори Хейл всегда была хорошей лгуньей, потому что верила в свою ложь.
— Где эта протечка?
— На кухне, под раковиной, — сказала она, поспешив за мной, когда я пошел в ее сверкающую кухню, ставя свой ящик с инструментами на стол.
Я опустился на колени на пол и открыл шкаф, заглядывая внутрь. На дне было небольшое пятнышко, похожее на то, что несколько капель воды высохли, оставив пятно, но, кроме этого, ничего. Я посмотрел через плечо на свою мать.
— Ты видишь это пятно? — спросила она.
— Это то, о чем ты беспокоилась? Пятно? Оно выглядит старым. И сухим. И это могло произойти от чего угодно. Бутылка чистящего средства, кто знает. — Раздражение прокатилось по моему позвоночнику. Дорога сюда заняла час, а теперь мне предстояло еще час ехать домой. Тем не менее, просто чтобы убедиться, я встал, включил кран и дал воде пробежать, а затем снова опустился на колени, чтобы осмотреть трубы.
Они оставались сухими, ни единой капли не было видно.
Я медленно встал, закрывая кран.
— Не думаю, что ты сегодня утонешь в своей постели.
Она слабо рассмеялась.
— Какое облегчение.
Я облокотился на раковину.
— Как у тебя дела? — она выглядела такой же собранной, как и всегда, но на ее лице появилось больше морщин, а рот казался сжатым. Даже Тори Хейл не могла вечно манипулировать гравитацией. Она позвала меня сюда не из-за течи в водопроводе, а потому, что ей было одиноко. Мое сердце немного смягчилось. Она внезапно показалась мне очень человечной, хотя на протяжении большей части моей юности и даже после нее она казалась почти полностью неприкасаемой.
Она всегда работала, всегда разрабатывала стратегию. Она изматывала меня с тех пор, как я был ребенком, особенно тогда, потому что у меня не было возможности создать дистанцию от нее. Я задавался вопросом, исчерпала ли она себя. Может быть, в каком-то глубоком уголке ее сознания одиночество и скука казались успокаивающим отдыхом.
Я не питал особых надежд на это.
— Думаю, я в порядке, — сказала она, после чего последовал многострадальный вздох. — Я вступила в карточный клуб. Они собираются каждый понедельник.