Факт, что этот переход от вигильности и тревоги к ужасу и панике зависит от знания, опыта и темперамента, является, конечно, общепризнанным и учитывается при отборе и подготовке кадров для опасных видов деятельности. Предпочтение ездить в машине, которую ведет опытный водитель, основывается на ожидании, что вигильность водителя будет только изредка превращаться в тревогу, а его тревога еще более редко будет превращаться в панику. Тем не менее, в меньшей степени признано, что паника появляется скорее и более часто у любящих риск людей, которые отказываются допускать, что они когда-либо испытывают тревогу и которые, следовательно, менее вигильны и более склонны подвергаться неожиданностям, не только в смысле опасности, но также и в их собственных эмоциональных реакций на них. В двух последних войнах было замечено, что солдаты, которые хвастались, что они никогда не будут паниковать, в действительности были более склонны терять самообладание, чем те, кто учитывал, что война может страшить, и осознавали свою восприимчивость к страху.
В гипотетическом примере, приведенном выше, я рассмотрел ситуацию возрастания опасности и тревоги, в которой опасность осознается до того, как она станет совсем близкой. Я предположил, что кульминация тревоги и страха – это ужас и паника, под которыми я имел в виду прекращение сознательной деятельности и ее замещение всецело рефлекторной реакцией бегства. В таких случаях тревога и вигильность терпят неудачу в исполнении своей функции обеспечения индивида возможностью избежать прямого столкновения с опасностью. Существует, однако, другой вариант переживания, в котором вигильность не срабатывает, и не потому, что она отсутствовала, но потому, что что-то неожиданное и опасное происходит без каких-либо предупреждающих сигналов.
Этот вариант несработанности вигильности ведет к переживанию шока. В психиатрической литературе шок всегда рассматривается как неожиданное неприятное испытание происшедшим, которое можно назвать травмой. Но до рассмотрения травматических переживаний, возможно, стоит упомянуть факт, что неожиданные события также могут быть приятными или нейтральными, и они имеют вводящее в замешательство или шокирующее качество, что делает их на мгновение неприятными. Типичная непосредственная реакция на совершенно неожиданные хорошие новости – это сначала недоверчивость, а затем суетливость, в которой субъект тревожно подтверждает, что получатель неожиданного наследства – действительно он, или что неожиданный визитер – действительно сын, о котором субъект думал, что он за границей. Субъект нуждается во времени, чтобы привыкнуть к хорошим новостям; он не был подготовлен к событию либо тревогой, либо вигильностью, и он должен переориентироваться и привыкнуть к мысли, что он будет жить в другом будущем, а не в таком, какого он ожидал.