Пирог был разрезан на 32 одинаковых куска, чтобы угостить всех в классе. На один Таня положила шоколадное сердечко, давно припасенное. Подошла к Красовскому и показала: «Это тебе». Он, когда брал, чуть задержал ее руку в своей и тайком погладил снизу ладонь пальцем. Это было счастье, настоящее счастье.
Но Кася стояла близко, увидела. Ее лицо чуть дернулось, потом брезгливо скривилось. Чуть откусив от пирога, подруга выплюнула крошки.
— Господи, они даже в миндальный пирог свой чеснок добавляют!
— Кто они? — спросил кто-то.
— Евреи. У нее ведь мать — жидовка. Никакая она не мачеха. Ленская всё вам врет, она полужидовка.
Стало очень тихо. Таня, замерев, смотрела на Збигнева. А он тоже сплюнул, швырнул пирог на парту. Шоколадное сердечко отлетело, переломилось пополам.
Больше Таня ничего не видела — мир заволокло слезами.
Задыхающаяся, полуослепшая, она бросилась прочь из класса, зная, что больше сюда не вернется. После этого — никогда.
Добежала до дома, принялась судорожно жать на звонок.
Мать открыла бледная, какая-то непривычно тихая, будто погасшая.
— Мама, я в школу ходить не буду! С этим кончено!
— Уже знаешь? Откуда? — вяло удивилась мать.
В руке у нее был бланк с типографским текстом и отдельными словами, вписанными от руки. Таня взяла, прочитала.
ПРИГЛАШЕНИЕ
Семье Ленских
31 января 1941 года в 8.30 утра вам надлежит явиться на Центральный вокзал ко 2 подъезду.
При себе иметь:
• По две фотокарточки.
• Удостоверения личности.
• Документы, касающиеся гражданского состояния.
• По пять рейхсмарок.
• А также личный багаж не более двух мест на человека, причем в обязательном порядке:
— теплое пальто и обувь;
— комплект рабочей одежды;
— рабочую обувь;
— одеяло;
— по два полотенца;
— по два комплекта нижнего белья;
— туалетные принадлежности;
— металлическую посуду: миску, кружку и ложку;
— сухой паек на одну неделю, расфасованный в семь емкостей.
Внизу — штамп и подпись.
— Что это? Мы уезжаем?
— Это то, чего я боялась. Повестка на депортацию, — глухо сказала мать. — Господи, я одна… Мы одни. И посоветоваться не с кем…
Таня молчала. Новость ее не испугала. Подумалось: куда угодно, только не снова в школу.
— Что нам делать, Танечка?
— У нас есть выбор? — грубо ответила она. — Только не реви, а?
— Конечно есть… — Беспомощные карие глаза наполнились слезами. — Мы много раз говорили об этом с Фадеем (так, на русский лад, она называла отца, хотя он был Тадеуш). Что нужно бы отвести тебя в детскую приемную комиссию. Разлучаться ужасно, и про интернат рассказывают страшное, но лучше уж туда, чем…
Заплакала.
Вряд ли интернат хуже католической школы, мрачно сказала себе Таня. По крайней мере не придется врать и страшиться разоблачения.
— …Но туда берут до четырнадцати лет, а тебе сегодня как раз…
Мать опять не договорила, сорвался голос.
— У Фаддея в Бреслау старшая сестра Беата, но я ее совсем не знаю. Никогда не видела. Она монахиня или что-то такое… Написать ей? Но она испугается. Это же укрывательство… С этой повязкой на рукаве, с этим проклятым лицом, — мать ударила себя по щеке, — я даже не могу тебя отвезти туда, посмотреть на эту Беату, поговорить с ней… А одна ты никогда никуда не ездила… Да и как? С документами полукровки? Господи, что делать?
Таня молчала. Она вспоминала, с каким отвращением посмотрел на нее Збигнев, и не хотелось жить. Пусть будет что будет, плевать.
— Не поедешь? — жадно спросила мать. — И правильно! Лучше быть вместе, а там как получится. Да? Да?
Четырнадцатилетняя дурочка пожала плечами. И переместилась в следующий круг ада. Имя ему «Нет Прощения».
Продолжался он восемь дней.
Что это принципиально иной уровень преисподней, не сравнимый по своей жестокости с прежними, стало ясно сразу, прямо на вокзале.
Там на перроне лежала большая куча вещей, которые не входили в установленную норму. У матери отобрали чемодан, куда она напихала свои любимые русские книжки. (Потом, в дороге, выяснится, что кроме книг она ничего толком и не собрала.) Мать плакала, умоляла, в конце концов сунула за пазуху томик Пушкина. При этом не заметила, как выронила сверток с купленным на все деньги изюмом, идиотка. Овчарка, специально натасканная распаляться на страх, рванулась с поводка, зашлась бешеным лаем. Мать шарахнулась, упала. Полицейские засмеялись. Всё это было ужасно.