Еще один, двадцатый, оказывается, стоял в стороне, отдельно. Этот выглядел по-другому: в полушубке, ремнях, с автоматом.
Подошел, откозырял.
— Принимайте, товарищ младший лейтенант. Вот тут подпишите. А это список. Разрешите идти? Мне назад, в штаб.
— Идите, сержант.
«Старики» тем временем рассматривали пополнение, которое выстроилось неровной шеренгой, но близко не подходили.
— Пленные, мать их… — процедил Галда, коротко оглянувшись, да сплюнул. — Навоюем… — и опять выматерился.
Бойцы в шеренге на первый взгляд были похожи, будто братья. Очень худые лица, с одинаково настороженным выражением, и ни одного усатого — а среди «стариков» чисто выбрит был только Хамидулин.
Рэм вспомнил, что рассказывал Филипп Панкратович.
— Из немецких лагерей? Наши?
— Были наши, да все вышли. Знаете что, товарищ командир, я с ними сам. Вы пока так постойте.
— Хорошо, — кивнул Рэм. Он бы не знал, что сейчас надо сказать людям, пережившим такое. Наверно, что-нибудь суровое, про искупление вины кровью. Или, наоборот, человечное. Что самое плохое позади и что теперь впереди только победа.
С какой речью обратится к бывшим пленным Галда?
Галда прошелся вдоль притихшего строя. Негромко спросил:
— Старший есть?
Вперед шагнул длиннющий, будто телеграфный столб, ефрейтор. Лошадиное лицо, седоватые виски, из ворота шинели торчит длинная морщинистая шея с острым кадыком.
— Ефрейтор Шанин.
Вместо передних зубов у долговязого во рту чернела дыра, так что фамилия могла быть и «Санин».
Старший сержант подошел к нему.
— Как тебе лычку-то оставили?
— Не оставили. Поменяли. Сказали: получи вместо большой звезды маленькую лычку, и то скажи спасибо. Я майор. Бывший.
— Майор, твою мать, — скривился Галда. — Встать в строй!
Гаркнул на остальных:
— А ну, в две шеренги! Напра-во! Шагом марш!
— Куда вы их? — спросил Рэм, догнав помощника. — Разве нам не в деревню?
— Вон в тот лесок. Сначала поучу маленько.
Пожалуй, это уже слишком, решил Рэм.
— Отставить! Я уважаю ваш фронтовой опыт, но приказывать буду я. Взвод, слушай мой команду! Стой!
Маленькая колонна остановилась.
Старший сержант тихо сказал:
— Товарищ командир, на пару слов. — Обернулся к своим: — Веди, Хамидулин! Мы сейчас.
Взвод двинулся дальше. «Старики» шли сбоку, будто конвойные.
— Слушай, лейтенант, я эту шушеру знаю. — Серые глаза смотрели на Рэма в упор, не мигая. Выдерживать их взгляд было трудно. — Они порченые все. Их сначала надо обломать. Для того и нужен я, помкомвзвода. А ты потом командуй на здоровье.
— И как ты их собираешься обламывать? — спросил Рэм. Он никак не мог определиться, как ему держаться: начальником или учеником. Ответил тоже на «ты», а правильно это или нет?
— Как собачью стаю. У нас на Таймыре знаешь как? Когда получаешь незнакомую упряжку, сначала определяешь вожака и лупишь палкой. Долго. Чтоб перестал рычать и завыл. Тогда остальные будут как шелковые. И с этими надо так же. Они всё одно пуганые. Должны командиров больше, чем фрицев бояться. Иначе ты их в атаку не подымешь.
— Ты чего, правда будешь их бить?
— Одного забью до смерти, — спокойно ответил Галда. — Потому что человек не собака. Он не простит, в спину пальнет. Мне оно надо? Не бойсь, лейтенант. Никто не стуканет. Напишешь в рапорте, что на мине подорвался. Тут каждый день кто-нибудь подрывается. Я в покойника после гранату кину.
Рэм сначала не поверил. Но по лицу сержанта понял: так и сделает.
— Я этого не допущу!
Галда пренебрежительно чмокнул губами, чуть прищурился.
— Пойди-ка ты лучше погуляй, покури. Очень советую.
И Рэм не выдержал, опустил глаза. У него противно дрожали колени.
— Я третий год воюю, ты меня слушай. Тогда фрицев намолотим и сам живой будешь. — Сержант тронул его за плечо. И голос стал не таким жестким. — Война — не то, чего ты в кино видел и в газетах читал… Раньше, чем через полчаса, не приходи.
Сказал, что хотел, и неторопливо, уверенно пошел вслед за взводом. А Рэм застыл на месте. Но, когда солдаты скрылись за деревьями, дернулся, побежал.
Перед самой опушкой решимость опять его оставила. Он выругал себя, заставил идти дальше.
— Стой! В одну шеренгу становись! А ты, майор-ефрейтор, чего? Тебя не касается? — раздался голос Галды.
Стараясь не шуметь, Рэм двинулся через кусты. Что я крадусь, как воришка? — разозлился на себя, но опять не наступил на ветку, а обошел ее. Снег в лесу лежал грязно-белыми пятнами, меж которых блестела черная гнилая листва.