— Ребята, перебираемся в Тыл. Через двор по двое, рывком. Живо, живо!
Подошел к рябому. Тот сидел на полу, кусал губы, нянчил руку.
— Гартманн, бежать можешь?
Кивнул.
— Тогда ты первый. Марш-марш, быстрей!
Повернулся к Тане:
— От меня ни на шаг. Пойдем, на тех посмотрим.
Они вдвоем пошли по коридору в помещение, выходившее окнами на Менцельштрассе. Мимо бежали солдаты — к лестнице.
Лейтенант объяснил пулеметчикам ситуацию, велел брать «машинку» и сматываться. Покачал головой над солдатом с простреленным легким — тот был без сознания. Кукук лежал на спине, смотрел единственным глазом в потолок. Присев над ним на корточки, Михель сказал:
— Бежать можешь? Перенести тебя не получится. Срежут.
Снайпер покачал головой:
— Кружится всё.
— Тогда на. — Лейтенант вынул из кобуры пистолет, вложил ему в руку. — Иначе сгоришь заживо.
— Мне нельзя, — ровным голосом ответил Кукук. — Я христианин.
После паузы Михель покосился на Таню.
— Подожди-ка в коридоре.
Она вышла, думая только об одном. Сейчас бы спрятаться где-нибудь, пересидеть. Но ведь сгоришь вместе с домом…
Сзади грохнуло. Потом еще раз.
Появился мрачный Михель, на ходу застегивая кобуру.
— Мы последние. Они уже пристрелялись, поэтому через двор дуй, как на стометровке. Ты в школе бегала стометровку?
— Нет, я училась в католической.
— Ну вот, а стала протестантской диаконисой, — рассеянно пробормотал лейтенант, глядя на какой-то провод, тянувшийся вдоль ступенек лестницы. — Ты давай первая. Я немножко задержусь. Проверю, нет ли где обрыва… Ни о чем не думай, просто шпарь во всю прыть.
Так она и сделала. Как в прошлый раз: тень — свет — тень. Только в обратном направлении.
В дверях ее подхватили на руки, обняли.
— Молодец, сестренка. Где ротный?
— Он сейчас.
Таня раздраженно высвободилась. Может, надо было бежать не через двор, а вправо? Теперь же, наверное, придется ждать темноты…
Пришлось.
Боя больше не было. Все смотрели, как пылает соседнее здание. Потом, когда там все выгорело и пожар закончился, ждали, не займут ли почерневший дом русские. Лейтенант держал руку на коробочке, от которой тянулся провод. Оказывается, Фронт был заминирован.
Таня ужасно волновалась, но наши не дураки, соваться не стали. Выбили немчуру из опорного пункта, откусили от «города-крепости» еще один кусочек и тем пока удовлетворились.
Ночью, думала Таня. Ночью. Она уже отлично здесь ориентировалась и знала, как действовать.
Через окошко подвала выбраться во двор. Ползком вдоль пожарища. Потом на Менцельштрассе. А там уже наши. На мину бы только не наступить. Но Таня верила в свою везучесть.
Нашим она скажет: «Не тратьте зря людей. Эти немецкие солдаты сдадутся, если будут твердо знать, что вы их не убьете». А потом той же дорогой обратно. С запиской от русских или чем-то в этом роде. Ей, Тане, в роте поверят. Сложат оружие, останутся живы. И всем будет лучше. Пускай себе рубят сибирский лес.
Ей теперь не хотелось, чтобы гарнизон «острова Мон-Сен-Мишель» погиб. Особенно Михель Шредер.
Он был бы очень привлекательным со своей морской бородкой, непоказным бесстрашием, способностью не теряться в любых обстоятельствах. Если б не был немцем.
Ну и вообще — не ее тип.
Таня много думала о том, кого могла бы полюбить. И представляла себе его совершенно ясно, до мельчайших подробностей.
Внешне Он походил на Збигнева Красовского. Стройный, но крепкий. Пышноволосый шатен. С резными чертами лица, высоким чистым лбом. С серьезными внимательными глазами. Но не дубина, как Збигнев, а умный, тонко чувствующий, всё понимающий без слов. Храбрый — но не по-звериному, как Панцер-Карл, а по-человечески. И очень, очень добрый, потому что злости у Тани хватит на двоих. Сильный, но ранимый — чтобы нуждался в ее защите. Как бы она Его оберегала от любой беды! Никто никогда не причинил бы Ему вреда, пока она рядом. Ну и — это само собой — Он должен быть русский. Любящий литературу, начитанный. Услышал начало цитаты — и продолжил.
Она часто про Него мечтала, иногда даже с Ним разговаривала. Он, правда, больше слушал, как она рассказывала про свою жизнь. Но как слушал!
К концу дня Таня твердо решила, что сбежит, когда рота будет возвращаться в тыл. Боевое дежурство в городе-крепости было организовано так, что после суток на передовой бойцам полагались сутки отдыха.
Сначала сказала командиру, что лучше останется на месте, потому что опять заступят ее фольксштурмовцы. Чего зря таскаться взад-вперед? Но Шредер и слушать не захотел.