Атлантида накинул пиджак, освежил цветок кактуса и вышел в коридор.
Теперь предстояло составить план действий на время путешествия. В его обычных увлечениях на первом месте стояла текила, на втором – «объемка», а на третьем – женщины. Еще ему нравилась умная беседа, но таковая получалась только с опытными историками, а из историков на борту находился он один. Разумеется, можно было попытаться развлечь кого-нибудь из милых олимочек рассказами о своих путешествиях, но вот только эти очаровательные космонавтки вызывали у него желание почесать им за ушком или между раздвоенных рожков – и ничего более. На роль женщин они явно не тянули. «Объемку» вчера он успел освоить то полного желудочного отторжения и из всех доступных методик время провождения оставалась только одна – текила. Причем, насколько он помнил условия договора, этим живительным напитком его должен был обеспечить заказчик. Теплер Вайт.
Атлантида вежливо постучал в дверь соседней каюты:
– Вы позволите? – он распахнул дверь и вошел внутрь.
Первое, что Рассольников увидел, это обломки кровати, раскиданные по каюте. Второе – разложенные в углу постельные принадлежности.
– Если вы произнесете хоть слово, сэр Платон, – угрюмо предупредил сидящий у стенки толстяк, – я ударю вас по голове.
– Извините, – кивнул археолог и отступил обратно в коридор, где схватился за живот и тихо сполз по стенке. Если уж он был вынужден спать скорчившись, то каково пришлось миллионеру, с его ростом и комплекцией! Жаль, он не видел, как под этим жмотом, решившем сэкономить на билетах, рассыпается хрупкая олимовская постель!
Однако смех смехом, а дела делами. Придя в себя, Атлантида снова постучал в дверь каюты и вошел внутрь:
– Вы не подскажете, сколько дней продлится путешествие на этой колымаге, сэр Теплер?
– Двадцать четыре, – поморщился Вайт. Все эти двадцать четыре дня ему предстояло спать в углу, как домашней собачонке и ходить, склонив голову, чтобы не биться ею о потолок.
– Насколько я помню условия нашего договора, сэр Теплер, – не удержался от улыбки археолог, – вы обязаны все это время обеспечивать меня едой и выпивкой.
– Сколько угодно, – не понял всей глубины вопроса миллионер. – Берите все, что хотите, в здешнем буфете, сэр Платон, а сумму расходов пусть поставят в счет.
– Простите, сэр, – на этот раз Платону стало не до улыбок, – а где вы слышали про буфеты на коммерческих транспортниках? Вы вообще подумали, что собираетесь есть на борту?
– Ну, кухня здесь в любом случае быть должна, – не очень уверенно ответил Вайт.
– Сэр! – со злостью напомнил Рассольников. – А если эти разумные косули только сеном и мхом питаются, вы что делать станете, сэр Теплер? Травку жевать? Или кого-нибудь из экипажа пристукните и шашлык над костром зажарите? Вы хоть поинтересовались, что они едят, когда каюты снимали?
– Раз продали билеты, должны были позаботиться и о еде для нас, сэр, – попытался оправдаться толстяк.
– А зачем? Они их вдвое дешевле продали. Зато без «пансиона», – Атлантида покачал головой. – Ну что вы сидите, сэр Теплер? Вставайте, пойдем искать пищеблок.
Коридоры жилой палубы пустовали. Немного поблуждав среди одинаковых дверей, компаньоны спустились по аварийному трапу ниже этажом, и Атлантида навострил нос:
– О! Свежим сеном пахнет! Убей меня кошка задом, если там не кормушка для туземцев.
Пара поворотов, и через широко открытую дверь люди вошли в корабельную кают-компанию. Здесь заканчивался завтрак: пол тут и там усыпали пучки травы и отдельные зеленые листочки, мятые пластиковые стаканы. Несколько олимов вышли навстречу, а еще несколько приканчивали свою пайку, сидя за столами. В стандартный завтрак космонавта входил большой проволочный цилиндр, плотно набитый ароматной сушеной травой – олимы засовывали морды внутрь, прихватывая мягкими губами ароматные пучки и тщательно их пережевывали; и высокий пластиковый стакан полный какого-то зерна, смешанного с натуральным горохом – не отличить. Олимы время от времени засыпали себе в рот из стакана «пару глотков» и перемалывали их челюстями с убийственным скрежетом.
– Так я и знал, – кивнул Атлантида. – Вы что больше предпочитаете, сэр Теплер, сушеную люцерну или свежевымолотый овес?
– Бифштекс с кровью, сэр.
– Я тоже, – согласился археолог, – но боюсь, сэр, что употребление в пищу опытного моториста или пилота может пагубно отразиться на нашей дальнейшей судьбе. Ладно, пойду, попробую разговорить вон ту милую блондинку.
Олимка с двумя большими белыми пятнами на загривке стояла перед пультом в углу, задумчиво поводя острыми ушками и шевеля губами. Ее раздвоенные рожки обвивали у основания черные ободки, а бездонность больших черных глаз подчеркивалась рыжей полосой лежащего поперек остальной шерсти меха.
– Вы не поможете выжить двум уставшим от переживаний путешественникам, прекрасная леди?
Переводчик восторженно запищал, и Атлантида увидел, как раковины ушей повернулись в его сторону.
– Я сейчас отойду, – перевел полилингвист ее ответ.
– Ни в коем случае! – вскинул руки археолог. – Самим нам с этой аппаратурой ни в жизнь не разобраться! Мы умрем с голода раньше, чем…
– Плачу пять оболов, – вмешался в разговор подошедший Вайт, – закажите нам какое-нибудь жаркое.
Олимка вскинула черный носик, возмущенно пискнула и пошла в сторону.
– Скажите, сэр Теплер, – задумчиво пробормотал Атлантида, – а как вы отреагируете, если вам предложат на завтрак человеческую ногу и дюжину парикмахерских ушей, стушенных в собственном соку?
– Почему именно «парикмахерских», сэр? – не понял миллионер.
– А вы что, предпочитаете уши бухгалтеров, сэр?
– Какую мерзость вы говорите, сэр Платон! – возмутился Вайт.
– Не нравится? – поморщился археолог. – Тогда не забывайте, что мы находимся среди вегетарианцев, сэр. Олимы травоядные, а насколько я знаю историю, вокруг стад травоядных всегда обитают хищники. Олимов наверняка кто-то кушал на протяжении всей их истории, и они могут очень нервно отреагировать на намеки типа «бефстроганов».
– Что же нам теперь, голодными сидеть, сэр Платон?
– Если в их меню нет щавеля или хотя бы петрушки – то да, сэр.
– А хлеб у них есть, сэр? Самый обычный, простой хлеб?
По счастью, поясной лингвист исправно переводил в писк все их пререкания. Один из космонавтов, закончив еду, подошел ближе и постучал Вайта по поясу:
– Хлеб?
– Хлеб, хлеб, – закивал миллионер.
Олим махнул рукой, зовя их за собой. Они обошли вокруг всего корабля и остановились возле медицинского отсека, которые пахнут одинаково на всех кораблях вселенной.
– Хлеб, – указал олим на дверь и отправился по своим делам.
– Здесь? – не поверил Вайт.
– Ну разумеется, сэр, – махнул рукой Атлантида. – Хлеб! Лакомство для больных. Конечно, здесь есть хлеб. Идите, сэр, пропитание лежит на вашей совести.
Миллионер вошел в медотсек, и спустя пару минут вышел, красный от ярости, но с батоном хлеба под мышкой:
– Двадцать пять оболов! Да за эти деньги его самого можно целиком на вертеле зажарить!
– А чем они раны обеззараживают, вы не спросили, сэр? – с надеждой поинтересовался археолог.
– Хлоргексидином, сэр, – отрезал толстяк, и Атлантида понял, что спирта за дверью нет.
Они тут же по-братски разделили буханку – разломали пополам, и Вайт немедленно спрятался в своей каюте. Видимо, перспектива кормить компаньона хлебом по двадцать пять за буханку ему не понравилась, и он опасался, что Атлантида попросит добавки. Впрочем, Платону и самому мало нравилась перспектива двадцать четыре дня питаться одним и тем же, и он решил принять меры… Тем более, что больше делать на борту все равно больше нечего