Томный, плаксивый юноша поведал древнюю неинтересную историю с неверной возлюбленной.
Геков за такие сюжеты отказывался платить, но юнец наполнил дождевую бадью слезами и добился своего.
Растолкав животом толпу, первым к юмористу ворвался дебелый весельчак. «Ха-ха-ха!» — заорал влетевший следом попугай и, взглянув на Чукова, надул щеки.
— Был у меня дрессированный крокодил Мика, — задыхаясь от смеха, сказал толстяк. — Популярное ревю: крокодил поет частушки, а заяц аккомпанирует на бубне. О, боже! Какие хлопоты! Ванны, массажи, пассажи, что ни вечер, сами понимаете, новый заяц. Наконец-то я сбыл чудовище и приобрел эту прелесть. Доходов больше! Никаких забот! И вообще, оказывается, попугай — душа любого общества! Хи-ха-ха!
За ним прорвался молодой поэт с нарисованной седой прядью.
— Коллега, вы знаете лирический стиш «Затарахтела мотовозка?» Нет? Теперь узнаете. Вчера появилась разгромная рецензия. Я устал давать автографы.
После краснощекого юноши, горланившего: «Весел я… Милая покинула меня…» зашла городская знаменитость Жоржик. Он спел фривольный куплетик и, звучно щелкнув себя по темени, а затем по косяку двери, попросил целковый на расходы. Чуков видел в нем ходячую комедию и рубль дал. С такой же просьбой Жорж был у Гекова. Тот тоже не отказал, считая его живой трагедией.
В субботу, как обычно, писатели встретились в уединенном кафе. В ожидании обеда обменялись папками с уловом свежих пятидесятикопеечных сюжетов.
На них было смешно и грустно смотреть.
ДЕМОНСТРАЦИИ
Свое рождение я непроизвольно продемонстрировал отчаянным криком.
В дошкольном возрасте я разбирал игрушки на винтики, демонстрируя любознательность. Прыгал с кровати на диван, демонстрируя подвижность. Произносил непонятные иностранные слова, демонстрируя ранние способности.
Мое поведение вызывало умиление. И от бессознательных демонстраций я перешел к сознательным.
В школе я чинно сидел за партой, демонстрируя усердие, передвигался мелкими шажками, демонстрируя послушание, заучивал нудные стишки, демонстрируя прилежание.
В высшее учебное заведение я поступил, демонстрируя желание образования.
Я посещал субботники — демонстрируя сознательность, не пропускал лекции — демонстрируя старательность, хорошо сдавал сессии — демонстрируя жажду знаний.
Демонстрируя любовь, я женился на знакомой девушке. Демонстрируя терпимость, целовал тещу. Демонстрируя домовитость, покупал мебель.
В проектном институте я, не разгибаясь, чертил что попало, демонстрируя работоспособность. Листал справочники, демонстрируя деловитость, ходил на рыбалку, демонстрируя общность интересов с подчиненными, угощал в ресторане начальство, демонстрируя широту натуры, задерживался допоздна в кабинете, демонстрируя трудовую вахту.
Дома меня боготворили. В обществе я слыл совершенно очаровательным. В институте — абсолютно незаменимым.
Но однажды я заболел. Попал в больницу. Перепугался. Задумался.
Думал о многом. Что помираю. Что по-настоящему не жил. Что проку от меня людям не было. И даже о работе.
И нечаянно придумал. Придумал одну штуку. Она сделает проектируемое сооружение дешевле и удобней.
От радости я выздоровел. Побежал на работу. С жаром объяснил. Мне в ответ: «Лишнее. Проект утвержден. Смета согласована. Премия на подходе».
Я возмутился.
Я ставил вопрос на техсоветах. Собирал комиссии. Добивался в главке. Писал в министерство. Впервые я беспокоился о деле. Доказывал. Боролся. Мне изменяла выдержка. Я обзывал коллег — технократами, руководство — бюрократами, всех вместе — казнокрадами. Я признался семье, что не терплю тещу, разлюбил жену, презираю трельяжи. Я не заботился о внешних приличиях, перестал посещать рыбалку, не сиживал в ресторанах.
Вечерами я корпел над расчетами, ночью над чертежами. И кое-чего добился!
Зато начало пошаливать сердце.
Сдали нервы.
Дома меня не выносили. В обществе считали несносным. В институте прослыл склочным.
Мое поведение вызывало всеобщее возмущение. Знакомые били тревогу. Ко мне посылались целые делегации. Шли друзья, родственники, сослуживцы. Они взывали к моей совести, напоминали о блестящем прошлом. «Не губи себя, одумайся, — заклинали они. — Вернись к порядочной жизни. Кончай демонстрации!»
БУРБУДЮК
— Давай Новый год встретим у Фигляровых, — предложил я жене. — Григорий еще летом прожужжал уши. Вчера звонил ему: молчит — чувствую не хочет навязываться, но ждет.